Пляска смерти

«МЕНЕ – ТЕКЕЛ – ФАРЕС»[25] – было озаглавлено анонимное письмо. «Поворотный пункт в войне уже наступил. В России, в Африке, на море и в воздухе – повсюду немецкая армия вынуждена перейти к обороне. А высадка англичан и американцев в Алжире – это гвоздь, вколоченный в гроб немецкой армии.

Тысячи немецких солдат отдают ежедневно свои жизни, в дни боев погибает по пяти тысяч, по двадцати тысяч солдат! Германия истекает кровью, как человек, которому вскрыли вены. Рвите цепи!»

Глейхен удовлетворенно кивнул и засмеялся:

– Неужели у народа и теперь не откроются глаза?

– Ваши планы, Глейхен, – снова начал Вольфганг, – кажутся мне вполне разумными, но пока что я вас не отпущу, так и знайте! Вы истощены. Чтобы собраться с силами, вам надо отдохнуть несколько недель. Не забудьте, что в Берлине вам понадобятся крепкие нервы, да и колено необходимо залечить. Ведь вы недалеко уйдете, если будете вот этак ковылять.

Глейхен сам это понимал. Он кивнул.

– Да, прежде всего надо подлечить колено! – воскликнул он. – Вы, конечно, правы. А что в Берлине мне понадобятся силы, тоже спорить не приходится.

Тем не менее Глейхен счел необходимым обратить внимание Вольфганга на опасность, которой он себя подвергнет, укрывая дезертира.

– Можете быть уверены, профессор, – сказал он, – что в один прекрасный день – раньше или позже – гестапо придет сюда, и тогда нас обоих повесят. Вольфганг нетерпеливо болтал ногами, как он это делал всегда, когда в его воображении возникала какая-нибудь мрачная картина.

– Это было бы, конечно, крайне неприятно, – ответил он, – кстати, я ничего так не боюсь, как виселицы. Скажу откровенно, я слишком труслив, чтобы самому активно включиться в борьбу. Я боюсь не столько смерти, сколько тюрьмы и побоев. Но что поделаешь, в такие времена надо, в конце концов, на что-то отважиться. Отдохнув у меня несколько недель, вы дадите мне возможность сделать хоть какой-нибудь пустяк для нашего дела.

В эту ночь Глейхен спал в мастерской как убитый и на следующий день проснулся бодрым и свежим. Прежде всего он закопал в землю, на метр глубины, свой мундир, фуражку и ранец, причем сделал это так искусно, что даже Ретта не смогла бы обнаружить место, где были спрятаны вещи. Затем он стал принимать и другие меры в интересах их общей безопасности. Глейхен был искусным техником, он провел электрический звонок от садовой калитки к дому, и другой – к входным дверям; к кухонному окну он прикрепил небольшое зеркальце, так что теперь уже никто не мог бы застать их врасплох.

Сам он расположился в маленькой столовой; из окна этой комнаты можно было мгновенно выскочить в сад. И целую неделю таинственно мастерил что-то в саду. Оказалось, что он вырыл у самого дома, в кустах сирени, яму, достаточно глубокую и широкую, чтобы в ней мог свободно сидеть человек. По ночам Глейхен, с мешком за плечами, ковылял по полям и рассыпал вырытую землю. Он считал, что необходимо иметь наготове убежище, где он мог бы просидеть несколько часов, если возникнет необходимость. Узкий вход в эту подземную нору был скрыт с помощью старой рамы, заставленной полуразбитыми цветочными горшками.

Предсказание Глейхена, что гестаповцы раньше или позже нагрянут к Вольфгангу, сбылось, но врасплох они никого не застали.

Гестаповцы обыскали весь дом, погреб, чердак и ничего не нашли. Они перерыли все шкафы и кровати, обошли запущенный небольшой сад, обыскали помещение, где стояла обжигальная печь, переворошили лопатами запасы кокса. Глейхен слышал их шаги у самого входа в подземное убежище. Затем они смолкли вдали.

Глейхен просидел еще четыре часа в своей норе и вышел оттуда, только когда незваных гостей уже и след простыл.

– Виселица еще раз миновала нас, профессор, – сказал он, смеясь, но все еще бледный от волнения.

Ретта слегла, так она была напугана происшедшим.

Глейхен пробыл у Вольфганга целых два месяца. Об этом никто не подозревал, даже Криста, которая два раза в неделю проводила в Якобсбюле послеобеденные часы. Глейхен окреп, разбитое колено зажило, и теперь уже никакие силы в мире не могли удержать его здесь.

Несколько вечеров он провел у своих единомышленников в городе и, наконец, приняв все меры предосторожности, рискнул повидаться в Амзельвизе с семьей.

Так как он не мог воспользоваться трамваем и автобусом, ему пришлось целых три часа потратить на дорогу, чтобы какой-нибудь час пробыть с женой и сыном.

К его большой радости, он нашел жену в хорошем состоянии. Как всегда, она была спокойна, сдержанна и заплакала, только когда он уходил.

– Что это за страна, – воскликнула фрау Глейхен, – где человек вынужден. скрываться, как преступник, только потому, что не хочет делать мерзостей!

– Ты знаешь, что мы боремся за свободу и лучшее будущее! – ободрял он ее. Сыну он разрешил проводить его ночью до Якобсбюля.

На следующий день крестьянин довез Глейхена на возу с сеном до ближайшего большого города, где Глейхен скрылся на время. Путь его лежал в Берлин.

IV