Пляска смерти

Над нами что-то шевельнулось — я и забыла, что в воздухе остались еще вампиры. Они раньше поднялись к потолку, используя его как пространство за сценой, а сейчас спикировали вниз, и вдруг стало понятно, что вампиры в круге — ерунда, мелочь. Танцоры, опустившиеся на сцену только что, излучали силу как дрожащую нить холода — такого холода, что он просто обжигал. Они крались по сцене, кружились в хищном танце, который заставил меня испугаться за девушку. Глупо — они же с этим номером выступали по всей стране. Я даже знала, что девушка и без того мертва, но все равно рефлекторно среагировала на их зловещее движение.

Зрители в партере ахнули. Они все смотрели с самого начала, и они-то не знали, что девушка — не человек.

Кольцо пар раздвинулось, пропуская новых вампиров. Двое мужчин и три женщины. На лице увидевшей их девушки ясно читался страх. Она умоляла их, грациозно изгибая руки, коленопреклоненная. Это не помогло, и она медленно поднялась на ноги. Страх ее ощущался на ощупь, как что-то материальное. Кто-то излучал эмоции на публику. Мало кто способен так легко подчинить меня.

Я посмотрела и увидела последнего вампира, парящего под лепным потолком. Адонис, тот блондин, что чуть не захватил меня взглядом. На меня он не смотрел — все его внимание было на сцене. Наверное, ждал сигнала. Но это был не он… что-то торможу я сегодня — это опять был Мерлин, Мерлин, которого я не видела во плоти, только в воспоминании Тьмы. Я не стала ему противодействовать — он никому ничего плохого не делал. А если я начну ему мешать, заставлю перестать излучать эмоции на зрителей, это может снова пробудить Марми Нуар. К еще одному визиту Матери Всей Тьмы я сегодня готова не была, так что не стала трогать Мерлина. Его грехи обсудим с ним потом, частным образом.

Вампиры гнали девушку по сцене — отлично срежиссированная игра в кошки-мышки. Вампиры бросались на нее, своей неимоверной быстротой мешая ей покинуть сцену. Она уже будто почти пробегала мимо, но вдруг вампир хватал ее за руку и отбрасывал назад, и она изящно скользила по сцене. Интересно, как у нее белое трико при этом оставалось белым.

Адонис устремился вперед — я ощутила его движение. Он медленно спускался к сцене, будто на проволоке, невероятно медленно. Не как хищная птица — скорее как возносящийся святой, только не возносился, а нисходил. Он коснулся сцены — и танцоры замерли. К его руке будто по команде подошел какой-то рыжий вампир. Танцоры разбились на пары и стали танцевать вокруг девушки. Она уже не просила о помощи — отчаялась. Свернулась, сияя как белая звезда в центре круга разноцветных вампиров.

Они танцевали, показывая, что традиционным балетом тоже владеют. А потом изменилась музыка. Пары раздвинулись пошире, и сцена все больше и больше начинала походить на эстраду «Запретного плода», чем на балет. Все это было красиво, изящно, хищно, но еще и очень сексуально. Ничего такого, за что можно было бы арестовать, но точно так же, как эти актеры умели жестом и видом изобразить злобу, жалость, презрение, так же они показывали сейчас секс.

Девушка спрятала лицо в ладони, будто выше ее сил было смотреть. Над нею встал Адонис, и она подняла к нему испуганное лицо, медленно — как поднимают взгляд актеры в фильме «ужасов», услышав шум, когда знают откуда-то, что это чудовище и что оно уже рядом. Вот с этим выражением лица, с этим ужасом выраженным всем телом, смотрела она на стоящего над ней красавца. Как бы ни был он красив, она заставляла зрителя видеть его уродливым, опасным, страшным.