Пляска смерти. Воспоминания унтерштурмфюрера СС. 1941–1945

И не случайно большевики, верные своему лозунгу «Религия – опиум для народа», неразрывно увязывали свои успехи на Востоке с уничтожением всякой религии. Среди 20 миллионов, погибших во время Гражданской войны 1917–1922 гг. после Октябрьской революции (согласно серьезным исследованиям, смута 1917–1922 гг. стоила России (в границах 1939 г.!) около 30 млн человек (см.: Население Советского Союза. 1922–1991. М., 1993). К началу 1923 г. от населения начала 1918 г. (148 млн) уцелело 118,5 млн, то есть 19,9 процента исчезло! (18,9 млн человек за эти годы родилось, поэтому чистая убыль около 11 млн). Это в границах 1939 г. Население же царской России в 1914 г. достигло 180,6 млн. На отторгнутых от Советской России землях тоже погибли миллионы людей. – Ред.), были епископы, священники (большинство священнослужителей было истреблено. – Ред.) и члены христианских религиозных общин. Задача изжития любых религиозных проявлений была возложена на контролировавшиеся государством учебные заведения, профсоюзы, Союз воинствующих безбожников, и, прежде всего, на комсомол и партию. Эта борьба закончилась почти полной ликвидацией в Советском Союзе самой христианской идеи. В течение тридцати (двадцати четырех. – Ред.) лет людям вдалбливали при любой возможности мысль о том, что «Бога нет». Все конфессии клеймились, как средневековый предрассудок, и целые поколения выросли с твердым убеждением, что крест – это римско-еврейская разновидность обыкновенной виселицы, а Бог – седобородый старец, чем-то похожий на гнома из народных сказок. Преднамеренная попытка отнять у людей идею Бога – духовную основу жизни – увенчалась полным успехом. (Так, во всяком случае, казалось. Но оказалось неверным. – Ред.) Этот материалистический эксперимент породил на широких просторах России религиозный хаос. В итоге только горстка мужчин и женщин преимущественно старшего поколения, объединившихся в тайные секты и молитвенные группы, продолжают совершать религиозные обряды, но не стоит думать, что они оказывают на население Советского Союза в целом хоть какое-то влияние.

Что же касается московского патриарха, то его существование – явный обман, организованный НКВД, а роль – слишком ничтожна, чтобы ее можно было рассматривать всерьез. Было бы грубой ошибкой полагать, что люди за железным занавесом – по сути, совершенно новая разновидность человека – так же чувствуют и так же мотивируют свои действия и поступки, как и мы. Новые интеллектуальные подходы обусловили и новые эмоциональные восприятия. Побудительные мотивы и аргументы, имеющие для нас решающее значение, абсолютно не действуют в новой России, а порой даже дают прямо противоположный результат. В ходе ленинского эксперимента основательно перемешались привычные критерии и ценности, что в итоге привело к духовной изоляции Востока, то есть к ситуации, которую на первый взгляд даже невозможно себе представить.

В довершение всего случилось так, что для нас существенным источником информации о жизни в Советском Союзе были белогвардейцы, бежавшие из России. Но в подобных вопросах, как известно, беженцы обычно являются чем-то вроде «даров данайцев» для приютившего их государства, ибо их сведения о собственной стране не только всегда субъективно окрашены, но – что более серьезно – они обычно относятся к периоду, давно ушедшему в прошлое. Бывшие участники Белого движения не только не знают современной России, но охотно рисуют созданную собственным воображением картину жизни в Советском Союзе, выдавая желаемое за действительное.

Уничтожение царского режима и ликвидация помещиков, буржуазии и зажиточных селян привели к исчезновению социального, экономического и духовного различия между пролетарскими и крестьянскими массами, пережившими «русский холокост» (по количеству жертв на порядок превышающий хорошо известный еврейский (от 2,7 до 5,7 млн, последняя цифра многими считается сильно завышенной) или геноцид армян в Турции – 1,5 млн. К 30 млн жертв революции (в основном от голода и эпидемий, но несколько миллионов унес террор) надо добавить около 10 млн погибших в ходе коллективизации и индустриализации. Еще некоторое количество людей погибло в ходе «селекции», осуществлявшейся в 1921–1941 гг. органами, – «просто расстреляно» было около 700 тыс., сколько умерло раньше времени от тяжких условий жизни – могут подсчитать демографы. Однако вопрос о «русском холокосте», в отличие от еврейского и армянского, пока упорно замалчивается. – Ред.). Для них наряду с новым экономическим устройством нужно было создать и новый социальный порядок. Ее концепцию заимствовали у практиковавшегося в экономической сфере коллективизма, а ее первой жертвой стали сохранившиеся после Октябрьской революции остатки индивидуализма как нравственной силы. Основой всех аспектов и сторон советской жизни сделались «массы».