Пляска в степи

Поговорив с приветливым и словоохотливым мастером еще немного, воевода поспешил покинуть кузню. Иначе б кузнец его заговорил так, что и до вечера просидел бы! А ведь редко когда бывает, что у них языки так умело подвешены. Больше они все молчуны, говорят токмо с молотом да наковальней обычно. Да железо в их умелых руках поет.

Торквес, стало быть. Ну-ну. Расскажу Мстиславичу — и пес с ним! Пусть сам с женой беседы ведет, нашто ей понадобился торквес, да нашто тайно к кузнецу незнакомому ходила, по сторонам головой вертела, чтоб еще и не заприметил никто!

В княжий терем сердитый, нахмуренный воевода возвратился вдвое быстрее, чем когда из него уходил. Внутри за воротами жизнь текла своим чередом: кмети постарше учили воинской премудрости детских да сопливых отроков, гридь забавлялась на деревянных мечах. Напротив терема две маленьких княжны со смехом и громкими криками упрашивали двух огромных волкодавов, Серого и Айну, покатать их. Подле Любавы и Яромиры с недовольно поджатыми губами стояли их мамки да няньки, явно не одобряя такую забаву. С высокого крыльца за девочками наблюдала молодая княгиня. Она улыбалась.

Завидев ее, воевода замедлил шаг. Он и вовсе остановился на половине пути, когда с другой стороны терема показался Мстиславич. Тот прошел мимо дочерей, поглядев на них неодобрительно, и поднялся на крыльцо. Он что-то сказал княгине, а та покачала головой, вновь улыбнулась и заговорила в ответ — горячо, быстро. Выслушав ее, князь махнул рукой и улыбнулся сам.

Воевода вдруг помыслил, что про торквес и в другой день можно рассказать. Он уже развернулся, намереваясь уйти, когда его окликнул князь.

— Дядька Крут, ты здесь! Какая удача, я уж мыслил мальчишек к тебе в избу отправить!

Когда он подошел к терему, Ярослав спустился к нему с крыльца. А вот вниз по ступенькам шагать князю было тяжко: хромота стала шибче заметнее. Ужели та пустяковая рана не прошла для него даром?..

— Чего хотел ты, Мстиславич?

— Повечеряй нынче со мной да Стемидом. Давно не толковали с вами.

Как же давно, коли токмо утром вот беседы вели? Темнит, ох темнит князь!

— Добро, — вслух же воевода сказал совсем другое.

Тем временем маленькие княжны оставили свои попытки растормошить улегшихся прямо на теплую землю сонных волкодавов и наперегонки вприпрыжку поскакали в сторону отца.

— Дяденька Крут, а дай на колесо перуново поглядеть! — Любава подлезла ему под правую руку, ластясь.

Нехотя, с ворчанием он отстегнул от воинского пояса свой оберег — железный круг с шестью внутренними полосками, сходящимися воедино в центре, и положил его в протянутые детские ладошки. Уж он не ведал, отчего старшая княжна так к оберегу его прикипела, что всякий раз просила, завидев.

— Любава, не потеряй! — шикнула на девочку нянька, когда та, подобрав у колен длинную детскую рубашонку до пят, вместе с Яромирой принялась катать колесо по земле.

— Я тоже себе такое хочу, — сказала она, шмыгнув носом.

— Тебе такой оберег не полагается, перунов знак носят на себе воины-мужчины! — немедленно отозвалась нянька. — Подрастешь и станешь носить знак Макоши, покровительницы женского ремесла!

— Скучно, — Любава сморщила хорошенький носик, откинула за спину растрепавшуюся косу и поглядела на отца. — Чеслава же носит перуновы знаки, а она не мужчина.

Вот о чем дядька Крут и говорил, все талдычил князю с самого начала! Испортит эта пришлая чужая девка в портках ему дочерей! Научит всяческим непотребствам, будет перед глазами постоянно мелькать! Воевода покосился на князя, всем видом показывая свое недовольство.

— Чеслава — воительница, тут совсем другой сказ, — Ярослав поглядел на обеих дочерей.

Яромира грустно вздохнула и опустила взгляд, принявшись теребить кончик косы; Любава же фыркнула.

— Любава, Яромира, идите-ка со мной! — молодая княгиня позвала их с крыльца. — Сундуки с приданым будем разбирать.

— О-о-о, — девочки тотчас оживились, глаза у обеих загорелись ярче звезд на ночном небе. — А ты покажешь нам украшения?

— Непременно, коли нынче пойдете, — со смехом кивнула Звенислава Вышатовна.

Любава на бегу сунула в руки воеводы его оберег и птичкой взлетела на крыльцо. Яромира же остановилась подле дядьки Крута, чтобы поцеловать его в щеку, и токмо после заспешила вслед сестре.

* * *

За вечерней трапезой князь и впрямь собрал воеводу и сотника не в теремных гридницах, где частенько делил стол и хлеб со своей дружиной, а в горнице вверх по всходу, в мужском конце терема, куда обычно не заходил никто, окромя самого князя да его семьи. Верно, и впрямь намеревался Мстиславич обсудить что-то, для чужих ушей не предназначенное.

Когда отдали должное каше с потрохами, мясному пирогу да блинам, Ярослав плеснул себе полную чарку медовухи и достал из висевшего на воинском поясе кошеля перунов молот на тонкой цепочке. Он положил его на стол перед воеводой и сотником, и дядька Крут едва не подпрыгнул на лавке, увидев его. Он присвистнул.

Стемид, досель ни о чем не слыхавший, поглядел по очереди на князя да воеводу.

— Снял с груди мертвого кметя Гостомысла, — тяжело сказал Ярослав и глотнул из чарки.