Пляски бесов

Протянула Володимиру рубаху. Развернул он ее, а розы так и зажили на полотне, так и заиграли свежими красками. То смыкались они головками, то размыкались. А бутоны-то, бутоны! Вот-вот были готовы раскрыть свои нежные лепестки. Зажмурился Володимир, снова открыл глаза – розы замерли. Поглядел несколько секунд, и они опять задвигались, зарябили, а в нос ему ударил сладкий цветочный аромат. Что за наваждение? Отчего вышитые цветы смотрятся живее настоящих?

– Ты сама их вышила?

– А ты не меня просил?

– Я заплачу сколько скажешь.

– Это дарунок. За дарунки у нас грошей не берут.

– Хочу и я тебе сделать подарок. Чем порадовать тебя?

– Прокатай мене по селу.

– Садись.

– Ни. Не сегодня. Когда выпадет первый снег, приезжай за мной в моей вышиванке.

Оленька наведалась к бабке Леське. Ворон протаранил тучи. Пошел первый снег. Загорелись гирлянды на статуе Богородицы. Все это уже случилось, когда Володимир в первый раз надевал на себя вышиванку. В село он ворвался в расстегнутой кожаной куртке, из которой выглядывала рубаха, огнем горящая на груди. Снег вспыхивал перед ним, зажженный большой фарой мотоцикла.

Стася уже стояла у калитки, словно знала, что тот, кого она ждет, появится с минуты на минуту. Но вперед Володимира на дороге показался Пилип.

– Фу-ты ну-ты, – пробубнил он, увидев Стасю. Уши его были красны от мороза, а руки, лишенные рукавиц, и в этот раз кулаками выпирали из карманов. Почти во всем – и ростом, и весом – Пилип был повторением своего отца. Только лицо его заканчивалось не массивным подбородком, как у Луки, а женской почти округлостью, схваченной по бокам толстыми щеками, теперь бордовыми от мороза.

Стася была одета в голубое пальто, воротник которого украшал пышный хвост рыжей лисы. И разве что сельчане постарше могли припомнить, что уже видели это пальто – приобрела его Дарка, почти перед самой смертью. На ногах Стаси сидели новые сапожки с узкими носами и низкими каблучками. Голова была не покрыта, и снегопад уже успел украсить ее черные волосы тонкими нитями снежинок.

– Фу-ты ну-ты, – повторил Пилип, словно и не знал других слов. Он еще раз обмерил девушку маленькими глазками. – Или на свидание собралась? Нашелся такой, кто такую ворону позвал? – прогундосил он. Потопал ногами на одном месте, согреваясь. – Я тут подожду с тобою, – добавил он. – Хочу поглядеть, что за стрипездрик тебя позвал.

– Иди своей дорогой, Пилип, – отвечала Стася. – А то смотри, уши от мороза отвалятся.

– А ты меня не пугай. Я вот так крест на себя положу, – Пилип вынул правую руку из кармана, осенил себя крестом и быстро вернул руку в тепло, – и твоя черная магия меня не возьмет. Развелось в селе ворон, – притопнул он.

В это время сюда донесся рык мотоцикла. Приближаясь, он сбавлял скорость. Пилип опасливо отодвинулся подальше от дороги. Когда же мотоцикл совсем остановился, сын Луки отчетливо разглядел восседавшего на нем Господарева сына, одетого в вышиванку, пестрящую розами. На секунду Пилип онемел, словно мороз сковал ему и язык. А когда вернулся к нему дар речи, он все равно промолчал, рассудив, что и фырчать теперь небезопасно, а здороваться – неприлично. Однако же язык его уже чесался, предвкушая долгую молотьбу о том, как эта ворона Стася вырядилась в лисье пальто и к ней с горы спустился Господарев сын в вышиванке. То-то Волосянка посудачит, то-то перемоет им косточки, не успеют они еще круг по селу дать.

Пилип задохнулся холодным воздухом, когда увидел, как Стася, ухватившись за протянутую ездоком руку, уселась на мотоцикл, обхватив Володимира руками. Тот обернулся и нахлобучил ей на голову шлем – такой же круглый и блестящий, как у него самого. Мотоцикл гаркнул и сорвался с места, бросая в сторону Пилипа комья чистого снега. Пилип недолго поглядел им вслед, а потом и сам сорвался с места, почти побежал к дому, чувствуя, как язык его разогрелся и разомкнулся, уже готовый молоть.

– Ах ты, ворона, – приговаривал он, скрипя снегом. – Хозяйкой замка стать задумала! Не бывать тому! Еще обнимается при честных людях. Курва такая. Недаром батько говорив – поганая девочка эта Стася.