Пляски на черепах

«Мой сказал, — пишет Джуга, — Над. Конст. ви нарушайт режим. Нельзя играть жизнью Ильича. Впрочем, если вы считаете, что для сохранения «отношений» я должен взять назад сказанное выше слова, то я их возьму назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя вина и чего собственно от меня хотят. И. Сталин».

Но этот ответ Ленин не смог осмыслить: приступ болезни возобновился с новой силой. Несколько раньше, когда больной был в полном сознании, он просил Сталина доставить ему цианистый калий, если нет надежды на выздоровление. Сталин обрадовался и стал думать, как бы осуществить задание, а точнее просьбу, но сейчас, когда Крупская пожаловалась, он вынужден был отказаться от этой просьбы. Мало того, он рассказал членам Политбюро о просьбе вождя.

Все запротестовали, замахали руками, ахали, охали. Да как можно? Гений не имеет права лишать себя жизни, поскольку его жизнь принадлежит пролетариату России и всего мира. Молодец Коба, что доложил, а не тайно от всех тут же бросился выполнить просьбу вождя, который намеревался лишить себя жизни, а пролетариат России и всех стран остался бы сиротой и над всем миром наступил бы беспросветный мрак на длительный срок, измеряемый тысячелетиями.

Сталин еще выше поднял голову. Он прекрасно понимал, что вождь никогда больше не встанет у руля социалистического государства, а, следовательно, ему Генеральному секретарю карты в руки. Вот только этот еврей Бронштейн стоит у него на пути. Надо его отодвинуть, а потом и устранить.

А пока что Ленин мучается бедный. Скорее бы эти мучения окончились и он, Сталин, возьмет руль государства в свои руки. А что касается изоляции, то эту изоляцию надо усилить. Ни одной газеты, ни одного сообщения. Вот Тухачевский не только разгромил мятеж в Тамбове и в окрестностях Питера, но совершил личный подвиг, — лично закалывал штыком раненых, находящихся на больничных койках. Они соревновались с латышом Вацетисом и Тухачевский хотел реабилитироваться за свою неудачу в Польше. Ленин, конечно, был бы несказанно рад такой информации. Но нет, его информировать об этом нельзя. Кроме того, маршал Тухачевский слишком много знает и в будущем сам нуждается в изоляции — вечной изоляции, рассуждал Коба.

Сказано — сделано. Кроме врачей и его, Генерального секретаря Сталина, к Ленину никого не допускали. Эта роль лежала на НКВД, который создал усиленную охрану вождя в Горках. Все в целях безопасности. В этих целях и произошел конфликт с Надеждой Константиновной.

А больной страдал. Когда хоть маленькие проблески сознания появлялись, Ленина интересовало то же самое, что и раньше, — сколько повесили, сколько расстреляли, как идет заполнение концентрационных лагерей врагами народа, где находится русская интеллигенция, как идет национализация хлеба у кулаков, все ли церкви и монастыри очищены от икон, золотых и серебряных украшений, все ли священнослужители расстреляны? У палача, даже больного, не могло быть других мыслей.

Такой информацией товарищ Надя не обладала, и потому ей приходилось сочинять всякие небылицы, дабы утешить воинственного мужа. После длинного рассказа муж только мычал и иногда произносил волшебное слово «так», а потом брал ручку в левую руку, потому что правая совсем не работала, и выводил какие-то каракули, совал Наде под нос, но разобрать это было совершенно невозможно.

Для палача наступили черные дни. Он создал рабовладельческое государство и не терял надежды на всемирную революцию и вот на тебе, все это достанется кому-то другому, а не ему. Трудно гадать, о чем он думал, но по свидетельству самого близкого человека, который не отходил от его кровати ни на шаг, он очень страдал… от беспомощности и от изоляции. Цианистый калий все-таки был проверкой на преданность самого близкого человека Сталина. Возможно, и Троцкий узнает об этом. Но Сталин выдержал это испытание с честью. Он хоть и обещал принесли спасительное лекарство, но не принес, Политбюро не одобрило.

Во второй половине лета ему полегчало, да так, что он выполнил одну очень важную для строительства коммунизма операцию — добился высылки интеллигенции из страны. Мозг нации был обескровлен. Теперь появилась возможность успокоить нервную систему и набраться сил. Об этом было доложено в Политбюро, все как будто восприняли эту новость с радостью, но никто не навестил выздоравливающего больного, дабы выразить восторг. Ленин решил сам съездить в Кремль. А его решение было для всех законом.

В Кремле он побывал, долго сидел в своем кабинете, мысленно прощался с ним и, чувствуя усталость от тряски, вернулся в Горки.

В январе 1924 года на тринадцатой партконференции Ленина заочно избрали членом Президиума. Об этом тут же докладывают партийному товарищу Ленина Крупской и просят поставить в известность вождя. Но вождь никак не реагирует на это известие. Тем не менее, на конференции докладывают, что вождь поправляется, хоть и медленно, но основательно.