Пляски теней (СИ)

Моложавый мужчина снисходительно усмехнулся и чуть отошел от своей словоохотливой представительницы. Женщина воодушевленно, хотя и несколько сбивчиво, начала рассказывать о болезни сына.

– Извините, матушка Нина, – устало прервал ее врач. – Ваш сын уже довольно большой мальчик. Сам расскажет, что и где у него болит.

– Да, но…

– Матушка! – гневно рыкнул священник. – Не суетись! Сами разберутся!

Отец Петр, кивнув врачу, торопливо вышел из кабинета. За ним, инстинктивно оглянувшись на бесстыдный плакат, поспешила и матушка. Врач закрыл на ключ дверь и начал работать с новым пациентом. Пальцы привычно скользили по позвоночнику лежащего на массажном столе человека, особым телесным чутьем распознавая особенности линии изгиба тела, оценивая смещения позвонков, гребешки отложения солей, болезненное мышечное напряжение.

Прошла неделя. За это время новый пациент, будучи собеседником интересным и умным, успел удивить Александра фееричностью своей жизни. Страстный фотограф, журналист, путешественник, побывавший и в военном Карабахе, и в раздираемой на части Югославии, исколесивший всю Россию, Николай умел ярко и интересно рассказать о своих путешествиях: о далекой сказочной Чукотке, о знаменитых фиордах бухты Провидения, о вымирающем Певеке и захламленном китовыми останками побережье Ледовитого океана. В яркой и насыщенной событиями жизни Николая настораживало лишь одно – что такой одаренный человек делает в глухой новгородской глубинке и почему он, продав свою московскую квартиру, переехал в захолустную заброшенную деревню, перевез туда свою красавицу-жену, сына… «Может, долги прижали, прячется от кредиторов? – размышлял заинтригованный доктор. – Он еще помнил лихие девяностые, в свое время знал нескольких московских беглецов: полубандитов, социальных изгоев и неудачников, скрывающихся от враждебного мира в своих деревенских домах. Хотя… кто их знает, детей священников? Возможно, здесь были какие-то свои, религиозные соображения: духовные практики на лоне природы, эдакое церковное просветительство дремучих деревенских мужиков и тому подобные интеллигентские выверты.

Александр был человеком трезвого, практичного ума и, несмотря на то, что в последние годы усердно воцерковлялся: соблюдал посты, исповедовался, не пропускал воскресных служб – религиозное исступление было ему чуждо. Отца Петра он знал давно, помнил его еще до рукоположения, когда тот вместе со своей женой переехал в небольшой провинциальный город откуда-то с Севера. Помнил стремительное преображение скромного интеллигентного инженера в сановитого священника, который за несколько лет приобрел славу строгого, ревностного в молитве батюшки. Его деревенский храм располагался недалеко от города, километрах в тридцати. Сюда, в крохотную деревню, приезжали любители деревенской экзотики: чинных трапез на берегу озера, благочестивых разговоров в своем, избранном кругу, и особой атмосферы сельской идиллии, наполненной не только духовным светом, но и ароматной картошкой с укропчиком, кислыми щами из русской печки, да оладушками, густо удобренными деревенской густой сметаной.

После смерти своего прежнего духовника Александр несколько раз пытался пристроиться под крыло отца Петра. Высокий, аскетически худой, с хорошим чувством юмора, этот деревенский священник вызывал уважение, притягивал к себе. Но… что-то не складывалось, что-то отталкивало Александра от популярного деревенского прихода. То ли явное женское самоуправство батюшкиной жены, беззастенчиво эксплуатирующей титул «матушка», то ли особая бабская фильтрация всех прихожан на «своих» и «чужих».

– Что-то вы пропали… И вчера вот на службе не были. Не дело это! Кто не посещает литургию – отлучается от церкви. Наши прихожане это знают, поэтому и будничные службы не пропускают, воскресеньями не ограничиваются! – гневно встречали Александра на входе в храм.

– Днем я людей лечу, а не сникерсами торгую, и больным трудно ждать, пока я в церкви душу спасаю, – отвечал изумленный доктор, невольно поражаясь сходству приходских деревенских церберов с партийными активистами советского времени.

Окончательную точку в попытках пристроиться в приходе отца Петра поставила жена Александра, напрочь отказавшаяся ходить в деревенскую церковь.

– Ты, что, не видишь? Там батюшка людей не любит. У меня ощущение, что он всех нас только терпит!

На этом разговор был закончен. Сближения с модным настоятелем деревенской церкви не произошло, но осталось уважение к этому, безусловно, неординарному человеку. Кроме того, привычное отношение к священнику, как к высшему существу, автоматически переносилось и на его семью. Даже ханжество и самовозвеличивание батюшкиной жены Александр старался не замечать, снисходительно списывая это на женское слабодушие попавшей в центр внимания бывшей провинциальной тусовщицы.