Пляж на Эльтигене

На другой день, не помирившись с отцом, она перебралась от родителей в свой дом, расколотила заколоченные досками окна и стала жить одна.

Жизненные пути неисповедимы, а тем более военные. Каким приказом выбросило танки к Сосновке? Почему они простояли три дня, затаившись? К чему готовились или готовили их? Отчего в этом вселенском передвижении Валентине Сергеевне выпало огромное человеческое счастье? Несмотря на военные тайны, в народе знали и говорили, что с Дальнего Востока, из Сибири подходят свежие дивизии. Может быть, «ночные танкисты», как называла их Поленька, тоже пришли из Сибири?

Распространилось убеждение, что танки будут Сосновку защищать. Но однажды ночью взревел моторами Семеновский лес, и к утру на его опушке никого не осталось. Ни одного танка, ни дымка, ничего, кроме свежевзрытой земли.

Поленьке много раз чудилось, что где-то в ночи мчатся танки. Почему-то надеялась, ждала, что та же неисповедимая сила, судьба забросит их назад в Сосновку. И тот танкист-командир случайно или намеренно остановится возле ее дома — может быть, она потому и перешла от родителей в «свой» дом, хотя себе в этом не признавалась. Да и думать всерьез об этом было просто невозможно, танкист даже не знал Поленькиного дома. А нет ведь! Жила, теплилась не мечта, не надежда, а просто крохотная, едва заметная мысль.

Она подала документы на завод и пошла работать, куда направили — в литейный. Там тоже поговаривали об эвакуации, но большинство людей не думали трогаться с места. Грозно звучали сводки. Фашисты дошли до Вязьмы, захватили Калугу. На юге приблизились к Ростову. Но люди словно бы устали отчаиваться, были заряжены злостью, решимостью, и возникло чувство, что об эту решимость должен непременно расшибиться враг. Слушая радио и пропуская все события через собственную жизнь, жители Сосновки почему-то были убеждены, что их городок немцу не сдадут. Отчего так было, Поленька и сама не могла объяснить. Но когда дома заговорили об эвакуации — часть отца переводили в Куйбышев, — она, несмотря на слезы матери, твердо отказалась уезжать, вознамерившись, как и все заводские, быть тут, с заводом, до самого критического часа.

Видимо, так же была настроена и Валентина Сергеевна — она тоже не уезжала. Поленька видела ее несколько раз издалека. Но обе они не захотели подходить друг к другу. Что уж там думала и вообразила Валентина, что ей показалось тогда? Она делала вид, что не замечает бывших друзей. Может, это выходило случайно, и надо было просто подойти и поздороваться, или вбежать, как прежде, в дом. Но для Поленьки казалась невыносимой мысль, чтобы снова подняться на крыльцо, взявшись рукой за шаткие перила, и пережить весь тот позор, который она пережила. «Уж не ей обижаться, — думала Поленька про Валентину Сергеевну, — ей нечего обижаться. Пусть обижается на себя, на свое отчаяние, оттого что танкист уехал». А может быть, Поленька что-то испортила своим приходом? Помешала? Спугнула? Но чем она виновата?

Целыми днями, иногда сутками Поленька пропадала в литейном. Работали женщины молчаливо, споро и зло. Притерпелись будто, а может, жизнь вошла в какую-то колею, тяжкую, но уже привычную, сработала извечная способность человека приноравливаться к обстоятельствам. Хотя по ночам стали видны всполохи на западе и слышался гул, паника отступила.

Валентина Сергеевна была начальницей в литейном, и Поленька часто видела ее, одетую в синий халат, вытертый на спине, на животе. Ничто не напоминало в этой тетке с усталым лицом ту женщину с пышной прической, выгнутыми соболиными бровями, с молчаливой улыбкой, которая могла кого угодно увлечь в бездну.

Часто Поленька приходила с работы за полночь, ложилась сразу в постель. Иногда пила чай с сахарином и, взбодрившись, лежа в постели, предавалась воспоминаниям, не забывала аккуратно подобрать волосы, чтобы не перепутались. Будь рядом кто-нибудь, она бы, наоборот, разметала их по подушке, но теперь в этом необходимости не было. Поленька подолгу лежала, раскрыв глаза и вглядываясь в темноту. У нее находилось о чем подумать. Она стала больше вспоминать о Павлике, находя в мыслях успокоение и удивляясь своему открытию. Мысли были безболезненные, тихие. Она как бы заранее отвела Павлику уголок в своей душе. Заглядывала туда, если хотела успокоиться, вовсе не тревожась, не думая, что он на войне и может быть убит. Напротив, самым непонятным образом она уверила себя, что Павлик будет жив.

Иногда в ее голове мелькали обрывки воспоминаний о мимолетных встречах с мужчинами, о словах, брошенных вдогонку, о бессвязных безумных предложениях. Возникал в памяти рыжий артист. Командир танкистов в шлеме и кожаной куртке энергично махал рукой, а потом виделся другим, усталым — в доме Валентины Сергеевны. Эти воспоминания были с Поленькой даже в цеху, когда она механически набивала формы или проходила среди женщин, занятых делом и также не обращавших на нее внимания, как она на них.