Пляж острых ощущений

— Кроме Бэлки и неболтливого медика, — усмехнулся я. — Слушай, раз уж я неделю обхожусь без медицинской помощи, то и дальше без нее обойдусь. Переломы ребер, сотрясение мозга, синяки и ушибы не требуют никакого вмешательства, только покоя. — Я потратил много сил, времени и слов, чтобы убедить в этом Элку, но она уперлась, как баран. Тогда я применил последний, запрещенный, прием и спросил:

— И что, эта твоя Бэлка будет маячить передо мной в прозрачном халате?

Беда задумалась, зыркнула на меня поверх очков, закурила и сказала:

— Ну уж нет, фиг я ей такое тело доверю, даже со сломанными ребрами.

— Вот и ладненько! — Я даже руки потер от удовольствия, что так просто настоял на своем. Обнаружив, что это движение уже не вызывает нестерпимую боль во всем теле, я уговорил Элку помочь мне добраться до берега и искупаться.

— Нас никто не увидит! Сил нет сидеть грязным в этой норе. Хочется смыть с себя даже кожу, чтобы обрасти новой!

— Черт, кажется, я начинаю плясать под твою дудку, — вздохнула Беда. — Но учти, это лишь до тех пор, пока ты полудохлый.

Она подставила мне плечо, я приподнялся, встал, и, впервые в жизни обняв Элку в качестве костыля, мелкими шажками пошел к расщелине. На выходе мне пришлось отпустить Элку — вдвоем в узкую щель мы не проходили.

Было еще очень рано, солнце только прицеливалось, как бы пожарче распалить землю, воздух и море. Мелкие птахи в кустах учинили такой галдеж, что перекрыли деликатный шум волн. Со стороны наше мероприятие выглядело, наверное, как отчаянная попытка девушки освежить своего перепившего парня путем погружения в море.

Но я очень надеялся, что нас с Элкой никто не заметит.

У берега я сел в воду, и пока Элка плавала, плескался как годовалый младенец, которого родители впервые привезли на пляж.

Мне стало лучше. Гораздо лучше. Голова перестала болеть и кружиться, легкие задышали легко и без боли, а руки и ноги смогли двигаться настолько, что я рискнул зайти поглубже и даже поплыть. Мой запал быстро кончился — Элка едва успела ухватить меня за волосы и дотянуть до берега, прежде чем я, захлебнувшись, пошел ко дну.

— Сволочь, — падая на песок, сказала она, — ты решил утопиться.

— Не, только поплавать, — ловя ртом воздух, начал оправдываться я. — Это… того… одурел немного от свободы и свежего воздуха.

Мы лежали на сохранившем ночную прохладу песке и дышали в унисон, как две загнанные лошади. Я покосился на Элку — ведь так толком и не видел ее при дневном свете. Она была длинная — длиннее, чем прежде; худая — худее, чем раньше. Или я просто ее забыл?.. Я протянул руку и потрогал татуировку на ее загорелом плече, потом ключицу, потом косточку на бедре.

— Не лапай, — сказала она. — У тебя одно на уме.

— Неправда, — возразил я. — Очень даже много у меня на уме.

— Дурак, — засмеялась она.

— Сама дура, — пропыхтел я, пытаясь подняться.

Семейная жизнь налаживалась, несмотря ни на что.

Когда мы добрались до пещеры, Элка сказала:

— Я привезу тебе еду и обезболивающие лекарства. И забери мой мобильный, чтобы у тебя была связь. Я давно хочу купить себе новый, этот мне надоел. Сегодня вечером я собираюсь колоть Юлиану Ульянову. Чего бы мне это ни стоило, я выбью из нее, что это за теплая компания такая была — номер первый, второй, третий, четвертый. Да, и днем я привезу сюда Сазона, ты не забыл про его сон?

— Не забыл. Мы в точности его воплотим. — Я с наслаждением растянулся на деревянном настиле и подумал, что одну камеру променял на другую, а почудившаяся мне свобода — всего лишь иллюзия.

— Привези мне одежду, надоело сливаться с природой. Мои шмотки Максим Максимович отволок какой-то колдунье.

— Привезу, — пообещала Беда. Она энергично натянула на себя джинсы и топик. Потом подышала на стекла очков и по привычке потянулась за подолом моей рубашки, чтобы протереть их, но подола не обнаружила и повторила решительно:

— Привезу!

Когда ее узкая спина скрылась из вида в расщелине, я почувствовал, что устал. Но как ни пытался заснуть — не смог, видимо, пятеро суток забытья перенасытили мой организм бездействием, и он не хотел отключаться.

Я лежал и думал о том, что это испытание мне дано, чтобы что-то переосмыслить в жизни. Может, чтобы осознать, что жизнь дается всего один раз и прожить ее нужно… как можно дольше? Или я это уже где-то читал? Или не это? Мозг — очень нежная штука и стряхивать его не полезно. Еще неделю назад я бы сказал, что лучше жить меньше, но с максимальной пользой для общества. А теперь готов прозябать в этой пещере в одних мокрых плавках, лишь бы дышать, лишь бы чувствовать свое тело, и думать пусть даже глупые мысли. И плевать мне на пользу для общества.

Рядом замяукала кошка. Я крикнул: «брысь!», но по мигающему дисплею понял, что это не кошка орет, а звонит телефон Беды. Отвечать на звонок не было смысла, но пересилило любопытство. Я удивился странному слову «Гавичер» на дисплее и нажал кнопку.