Пляж острых ощущений

Я совсем про нее забыла. Забыла, что она наконец прилетела из своих Штатов, забыла, что она просила меня позвонить, забыла, что мы сто лет с ней не виделись, и что только она сможет сказать мне что-то такое, чтобы сознание мое вернулось в тело, и я смогла дальше жить.

Я взяла со стоянки у дома свой заброшенный, позабытый «Харлей» и помчалась по трассе к Бэлкиному загородному дому. Она устроила свою жизнь так, что будучи замужем за главным прокурором этого города, жила отдельно от мужа, имела свой бизнес и полную материальную и личную, женскую независимость.

* * *

— Ты заболела?! — ахнула Бэлка, встретив меня на пороге.

— Не, — замотала я головой. И завыла вдруг:

— Би-изя! Би-и-изя!!! — Я выла, и чувствовала, что сознание возвращается, но жить с этим сознанием совершенно немыслимо и невозможно.

— Что Бизя? Из-ме-нил?!! — ужаснулась Бэлка.

— Нет, что ты, — замахала я на нее руками. — Зачем ты говоришь такой ужас?!! Он просто… просто… поги-и-иб!!!

Я уселась на пол прямо на пороге и, рыдая, путаясь в словах и хронологии событий, рассказала Бэлке обо всем — о свадьбе, о трупах, о спасательной станции, Максиме Максимовиче и его обезьяне, об идиоте-майоре, об аресте, аварии и похоронах. Бэлка уселась рядом со мной и слушала, раскрыв рот и не перебивая.

— Надо держаться, — наконец не очень уверенно сказала она, когда я закончила. — Слышишь, надо держаться! — Она схватила мою руку и, вскочив на ноги, потянула меня в гостиную.

Там царил полумрак и идеальный порядок. Бэлка, несмотря на взбалмошный характер и материальную нестесненность, в быту предпочитала роскоши чистоту. В комнате настежь было открыто окно и свежий вечерний воздух гулял по гостиной.

— Сиди, я сейчас, — Бэлка толкнула меня на кожаный низкий диван, а сама куда-то умчалась.

Я осмотрелась. Зачем я сюда приехала? Попытаться переложить на чужие плечи свои проблемы? Искать сочувствия? Понимания? Зачем они мне?

Жить все равно невозможно.

Я вскочила с дивана, хорошенько разбежалась и… сиганула в окно.

Против своего ожидания, я не ощутила освобождающего чувства полета. Летела я очень недолго и приземлилась, не успев попрощаться с жизнью. Я плюхнулась мордой в какие-то жесткие колючки, перевела дух и громко выругалась.

— Дура! — заорала возникшая в окне Бэлка с бутылкой виски в руках. — Дура!!! Тут же первый этаж! Я тебя лекарство готовлю, а ты в моем доме, из моего окна, на мои розы… Ду-ра! — Она выскочила в окно и плюхнулась рядом со мной на колени, обдирая в кровь о шипы руки. — Ну ты и ду-ура! Знаешь, сколько стоят эти цветочки?

— И знать не хочу, — простонала я. Царапины на лице и руках болели, саднили и кровоточили.

— Нужно постараться жить дальше. Вот смотри, мне тоже больно! — Бэлка вдруг стала лицом тереться о жесткие стебли с острыми шипами, и хоть было темно, я отчетливо увидела, как на ее белой коже появляются раны. — Мне больно, но я же не бегу вешаться!

— Прекрати! — я схватила ее за плечи. — Физическая боль ничего не стоит.

— Не ты решала, появляться ли тебе на этот свет, не тебе и решать, когда убираться отсюда, — выпалила мне в лицо Бэлка свой аргумент. — Ты думаешь, я не знаю, чем отличаются душевные страдания от телесных?! Знаешь, почему я так долго тебе не писала и не звонила? Зализывала раны. В этой долбаной Америке я до беспамятства влюбилась в долбаного американца. А он, вдоволь накувыркавшись со мной, взял, да и женился на долбаной американке! А ведь это гораздо хуже, чем если бы его обвинили в убийствах и он погиб бы в автокатастрофе! Гораздо хуже!!!

— Хуже, — кивнула я.

— Ну и что? Что?! Я же не выпрыгиваю в окно! Не травлюсь, не вешаюсь, не вскрываю вены! Нужно постараться жить дальше. Слава богу, что я настояла сделать гостиную на первом этаже! — Она отхлебнула из бутылки виски. Потом влила виски в меня. Разбитые губы обожгло, но я выхлебала почти половину бутылки, не останавливаясь.

Только спасительный хмель не торопился отключать мозги.

— Пойдем, я положу тебя спать, — Бэлка встала, подхватила меня за подмышки и, толкая в спину, погнала в дом, как заблудившуюся корову.

В доме она постелила мне на диване, села рядом со мной, в ногах, фальшиво спела какую-то глупую детскую песню, а потом снова стала уговаривать меня жить. Она уговаривала меня до рассвета — долго, нудно и неубедительно, пока сама не заснула, откинувшись на спинку дивана.

Когда первые лучи солнца робко заглянули в распахнутое окно, я потихоньку встала, сказала: «Прости, Бэлка», вылезла в окно и направилась к своему мотоциклу.

Я поняла, что никто и ничто мне не сможет помочь. Я поняла, что больше всего на свете хочу побывать на том месте, где погиб Бизя.

Сазон, чтобы выжить, придумал, что его «сынку» жив. А я ничего не могла придумать. Я просто решила своими глазами увидеть то место, где он сгорел.