Пляж острых ощущений

Добравшись до заветной койки, я заснула, и ни один сон не потревожил меня, будто я была механизмом, отрубившимся с помощью нажатия одной кнопки.

Я проснулась от пинков в дверь. Слабеньких таких, несерьезных пиночков. Но они напугали меня так, что сердце бешено замолотило в ушах. В голове промелькнуло множество вариантов кто это может быть, и самым подходящим оказался тот, что это майор Барсук пришел арестовывать меня по подозрению в нападении на звезду Юлиану Ульянову.

Я вскочила, натянула на лицо самую развеселую улыбку, и широко распахнула дверь.

На пороге стоял Максим Максимович.

Я с облегчением выдохнула и только тут заметила, что на улице темно, и в вагончике темно, что уже вечер, или даже уже ночь, и единственным источником света являются два тусклых пляжных фонаря.

— Ну заходи, — пригласила я пацана, нащупывая за спиной выключатель. — Обезьяна твоя сбежала.

Он зашел, огляделся и с самым заговорщицким видом проверил, плотно ли я затворила дверь.

— Ее Ленька-матрос кому-то продал, — шепотом сказал Максим Максимович. — Уж как отловил — не знаю. Только вы не волнуйтесь, тетенька, Янка все равно сбежит и сюда вернется!

— Да я и не волнуюсь, — пожала плечами я. — Еле вагончик после нее отмыла.

— Если у вас есть тысяча рублей… — он вдруг замялся и поправился: — Три тысячи рублей, то…

— Выкладывай так, — приказала я.

— Если вы мне дадите…

Я схватила его за маленькое горячее ухо и потрясла. Он вдруг больно лягнулся, выкрутился, отскочил к двери, и оттуда с обидой крикнул:

— Я бы вам тогда показал, где прячется ваш раненый му…

Я прыгнула к нему и ладонью запечатала ему рот.

— Тихо! — Это сказала не я, у меня не такой хриплый голос… — Тихо…

Я нащупала в джинсах бумажник, я вытрясла из него на стол все — доллары, рубли, кредитные карты, визитки, права, какие-то квитанции — и подтолкнула эту кучу к мальчишке. А потом зачем-то стала снимать с себя джинсы.

— Не, — пацан остановил меня жестом, — Это лишнее, мне ваши драные штаны не нужны. Мне только три тыщи не хватает на велик. — Он аккуратно отсчитал деньги, остальное упаковал в бумажник и протянул его мне.

— Пошли, — махнул он рукой.

Бизон

Я открыл глаза и увидел над собой каменистый свод.

Все было бы ничего, но я абсолютно не помнил — кто я. Ощущение было настолько мерзким, что будь у меня под рукой пистолет, я бы немедленно застрелился. Но пистолета не было — я обшарил рукой пространство вокруг себя. Ничего не было, чем можно было бы попытаться вышибить себе мозги, которые не хотели давать мне никакой информации.

Во рту было сухо так, что язык показался наждаком, царапающим небо и губы. Все тело болело. Не было ни кусочка, ни сантиметра, которое бы не саднило. Оглядевшись, я понял, что нахожусь в какой-то пещере, и лежу на деревянном настиле, застеленном брезентухой. Из одежды на мне были одни плавки, и это только усилило суицидные мысли.

Жара, духота и темень добавляли ощущения невыносимости существования. Слабый дневной свет пробивался лишь через узкий лаз, затянутый зеленым кружевом листвы. Я попытался ползти к выходу, но не смог — вспотел и выбился из сил от одной только мысли о физическом усилии.

Кто я?! Где я?!

Я хотел проорать эти вопросы, но опять ничего не смог.

Кто-то услужливо задернул занавес — свет погас, сознание улетучилось, и я провалился в темную яму, где ничего не было.

Очнулся от того, что кто-то пытался влить в меня вонючую теплую жидкость.

Открыв глаза, я обнаружил сидящего возле себя пацана с термосом в одной руке, и кружкой в другой. Из этой кружки он пытался меня напоить. Пахла жидкость отвратно, но это было питье — хоть какое-то, но питье, — и я благодарно присосался к ржавой металлической емкости.

— Синди сказала, что ты сильный, ты выживешь, — тихо сказал пацан, придержав мою голову, чтобы мне было удобнее пить. — У тебя пару ребер сломано, сотрясение мозга, синяки и ушибы. В принципе, ничего серьезного! Так Синди сказала. Пей, это ее колдовской отвар.

— Кто это — Синди?! — спросил я, хотя хотел спросить: «Кто я?»

— Синди — колдунья. Ей больше ста лет, она хромая, слепая, горбатая. За такую «красоту» ее прозвали Синди Кроуфорд. Бабке понравилось и она откликается. Я принес ей твои вещи — рубашку, штаны, — она пощупала их и сказала, что не виновен ты, но пострадал сильно и, несмотря ни на что, должен выжить и правоту свою доказать. Пей, дядя Глеб, а то помрешь, не дай бог, что я с тобой делать-то буду?!

— Кто я?!

— Вот башкой-то буцкнулся! — вздохнул пацан и рассказал мне какую-то дикую историю про какого-то Глеба Сазонова, которого он якобы нашел на берегу Дикого пляжа, и до того, как гайцы приехали на место аварии, утащил в пещеру, известную только ему. Пещера находится в двух шагах от места аварии, в скале, полукругом обрамляющей Дикий пляж и тут у него оборудован «дом».

— Я тебя, дядя Глеб, на брезент перекатил и волоком по воде тащил, чтобы следов не осталось. Тяжелый ты — ужас! Еле успел тебя до приезда ментов сюда впихнуть!

Я опять почувствовал острое желание застрелиться.