Пляжная музыка

— Я еще никогда не видел человека, похожего на Радикального Боба, — продолжал Майк. — Волосы у него были длинные и черные, как у индейца. Говорил он на трех языках и мог цитировать целые страницы из Уолта Уитмена [201]и Карла Маркса — и ничто его не смущало и не волновало. Он был не слишком хорошим оратором, но зато потрясающе разбирался в людях и легко мог выявить настоящего лидера. Боб знал, что Юг не доверяет чужакам, а потому стал соблазнять южан, набивая цену. Сам он предпочитал держаться на заднем плане, оставаясь в тени, и только дергал за ниточки. Он начал образовывать нас политически. За исключением Шайлы, никто из студентов о войне особо не думал. Это точно. Но мы уже вполне созрели, и ему осталось только собрать урожай. Я всю свою жизнь ждал человека вроде Радикального Боба. Крутого. Он написал сценарий для крутых. Воплотил в жизнь идеи. Все мы попались в его сети. За исключением Джордана.

И вот сейчас Радикальный Боб, безупречно одетый, в костюме от «Брукс бразерс», хорошо подстриженный и с наманикюренными ногтями, сидел в кресле свидетеля и вещал.

— На Джордана абсолютно не действовали чары революционной мысли. Он не годился для участия в политическом движении из-за излишней эмоциональности. Он был опасен для меня тем, что будил в друзьях верноподданнические чувства. По своей наивности Шайла и Майк относились к нему с глубоким уважением. Но я видел в нем чужака. Я старался вбить клин между Шайлой и Джорданом, между Майком и Джорданом. Пытался разрушить его дружбу с Джеком.

— Боб, но твоей настоящей победой стал я, — произнес Кэйперс. — Я был твоим piece de resistance [202].

— О да, — согласился Боб, улыбнувшись Кэйперсу. — Я положил на тебя глаз в первый же месяц в кампусе. Шайла и в меньшей степени Майк были хорошей добычей, но, что скрывать, они евреи, а это принижало их в глазах недалеких южан. Чтобы подцепить их на крючок, я использовал собственное еврейство, но для тебя, Кэйперс, у меня был долгосрочный план. Итак, я разработал стратегию. Когда я выяснил, что всех вас связывает Уотерфорд, предложил Шайле собрать своих друзей в баре «Йестерди», где за кружкой пива можно было ненавязчиво перейти к разговору о серьезных вещах. О войне. О реакции на эту войну. И конечно, о гражданском неповиновении.

— Я хорошо запомнил одну из твоих фраз, — произнес Кэйперс. — «Если уж на рисовых плантациях Вьетнама должна пролиться кровь, то пусть столько же крови прольется на улицах Южной Каролины». Я многому от тебя научился, Боб.

— Вы с Шайлой были моими лучшими учениками. Кэйперс, ты, как никто другой, мог повести за собой толпу.

— Вьетнам, так или иначе, всех нас расшевелил, — заметил Кэйперс.

— Поцелуи сыграли с Иудой злую шутку, — бросил я, не глядя на Кэйперса. — Стукни молотком, отец. А не то эти два влюбленных голубка могут свалиться со сцены, поскользнувшись на собственных соплях и слюнях.

Боб и Кэйперс рассмеялись, но смех этот был нервным, и атмосфера в театре накалилась до предела. Отец Джуд кашлянул. Селестина, извинившись, вышла в дамскую комнату. Ледар подалась вперед на своем стуле. Раздался стук молотка, и Майк продолжил свое повествование, возвращающее нас в наше тяжелое, мучительное прошлое.

И хотя сейчас в роли рассказчика вступал Майк, у меня было такое чувство, будто я сам вспоминаю эти встречи в «Йестерди». С самого начала наша уотерфордская компания заняла видное место в университете, поскольку как группа мы проявили непривычную активность в студенческой жизни. Ледар, оставаясь верной южной традиции, с головой окунулась в работу сестринства и участие в конкурсах красоты. Она бегала по своим делам, в то время как мы орали друг на друга, всю ночь споря до хрипоты и стараясь своими идеями изменить мир. Нам хотелось быть умными, нам нравилось быть шумными, а Радикальный Боб платил за пиво, выпитое в «Йестерди». Ледар порвала с Кэйперсом сразу же, как тот сошелся с Радикальным Бобом. Кэйперс вышел из своего братства «Каппа-альфа» через месяц после того, как произнес перед своими братьями антивоенную речь.