Пляжное чтение

Кстати, она знает. Знает все, что я тебе говорил. Это она позволила мне не торопиться с ответами. Я боюсь, что она опасается того, что все будут жалеть ее. Ты ведь в курсе, как она это ненавидит. Она не уверена, что тебе нужно это знать. Возможно, она и права. Но если это так, то жаль мне. Я думаю, что просто хочу, чтобы ты увидела всю правду, чтобы ты знала.

Если ты думаешь, что у этой истории печальный конец, то это только потому, что она еще не закончилась.

С тех пор как я начал писать эти письма, я успел побывать в миллионе разных ситуаций как хороших, так и плохих.

Но сегодня, в твой двадцать восьмой день рождения, я чувствую себя тем же человеком, каким был много лет назад. Тогда я смотрел на тебя и думал: «Интересно, что же так отличает тебя от всего остального мира?» Не знаю, когда это случилось, но я снова счастлив. И думаю, что даже если все будет не так, как сейчас, я всегда буду носить этот момент в себе. Как я могу грустить, наблюдая, как мой ребенок превращается в настоящую женщину?

Январия, тебе двадцать восемь, и я по-прежнему твой отец.

Глава 26 Лучшая подруга

Я легла на спину и уставилась на звезды. Объемные темные облака плыли по небу, набегая на них, а я смотрела и вела в уме обратный отсчет, хотя и сама не знала, чего именно. Письма лежали вокруг меня грудой, все развернутые и все прочитанные. Два часа это занятие не давало мне покоя, но едва ли я сожалела, что провела так это время. Слова, которые он не сказал мне при жизни, наконец-то прозвучали. Мне казалось, что я путешествую во времени. Теперь я понимала, что чувствует наполовину зажившая рана, которую снова исцарапали до крови.

«Всем больно», – пронеслось у меня в голове. Я видела свое утешение в том, что моя боль не уникальна.

Что-то в этом заставляло его казаться и больше, и меньше. Меньше, потому что весь мир болел. Больше, потому что я могла наконец признать, что все остальные чувства, на которых я сосредотачивалась, были отвлечением от самой глубокой боли. Мой отец исчез, и я всегда буду скучать по нему. Этого должно быть достаточно, чтобы быть как все.

Я потянулась за телефоном и открыла приложение YouTube. Набрав «Everybody Hurts», я прослушала песню из динамиков своего телефона, а когда она закончилась, включила ее сначала.

Боль ритмично пульсировала в моих жилах, словно можно было натренировать себя не чувствовать боли. Однажды, когда у меня было время частых головных болей, мой врач сказал мне, что боль, по сути, это требование нашего тела быть услышанным.

«Иногда это прямое предупреждение, – сказала тогда мне врач, – а иногда рекламный щит, из числа тех, что привлекают внимание».

Я не знала, каковы намерения этой боли, но подумала, что, если прислушаюсь к ней, может быть, она, довольная, притихнет на некоторое время. Может быть, эта ночь боли даст мне хотя бы день облегчения. Песня снова оборвалась, и я начала все сначала.

Ночь была холодной. Интересно, насколько холоднее будет в январе? Мне вдруг захотелось узнать это. Я подумала, что проведение такого анализа позволит мне еще раз соприкоснуться с моим отцом, получить еще одну частичку его.

Я собрала письма и конверты в аккуратную стопку и встала. Надо идти домой, но теперь, когда я представила себе свой дом на берегу озера, странная новая вариация этой жгучей боли прошла сквозь меня. Я поняла, что Гас постоянно пребывает в ре-миноре[64]. И стала чувствовать, что разваливаюсь на части.

Прошло уже несколько часов с тех пор, как мы расстались. Я не получила от него ни звонка, ни даже смс-сообщения. Мне вспомнилось выражение его лица, когда он увидел Наоми. Как будто он увидел призрака перед своими глазами. Крошечный, красивый призрак, которого он когда-то любил так страстно, что даже женился на ней. Он так безумно хотел разобраться с этим своим чувством, что она разорвала его сердце на куски.