Пляжный роман

Как раз в то время Марти предал интересы рабочего класса Франции и одесского судоремонтного завода. Несколько тысяч диктаторов верфи собрались, чтобы осудить ренегата. До сих пор мне казалось, что Ренегат — это имя, и так зовут Каутского. Оказалось, что это его кличка, вроде моей — Дамский наган.

На собрании до глубины души возмущенные рабочие отрекались от предателя их интересов.

— Что мы, фраера, называться фамилией этого ренегада? — показывал слесарь на портрет еще недавно висевший в кабинете директора, а теперь валявшийся на бетонном полу.

Зал одобрительно гудел, проявляя таким образом массовое классовое чутье.

Все это действовало гипнотически. Я тоже подвывал, почувствовав обострение этого самого чутья, как щенок, попавший в стаю охотящихся гончих.

Потом выступил самый главный диктатор, пролетарское происхождение которого было видно не вооруженным до зубов глазом. Он сказал:

— Эта шлюха почище проститутки Троцкого. У нас с вами флагман одесской промышленности, а не публичный дом, чтобы называться именем этой международной бандерши.

Все рассмеялись. Вот что значит наш человек. Теперь и ежу ясно — скурвился бывший товарищ Марти. Нужно срочно решать — чей портрет будет висеть в красном уголке. А может быть, обойдемся без портрета, посоветовал кто-то из зала.

— Ни в коем случае! — убежденно сказал главный инженер, неуверенно покосившись на главного диктатора. Но почувствовав его поддержку, страстно продолжал. — Смотрите, даже портнихи швейной фабрики взяли себе имя товарища Воровского, по всей вероятности простого портного до революции. И не побоялись труженицы, что фамилия эта напоминает по звучанию расхитителя социалистической собственности.

— А сапожники, — шепотом обратился ко мне сосед по стулу, — сапожники обувной артели имени Сталина тоже ведь не случайно воспользовались псевдонимом вождя. Вспомнили «мастера — золотые руки», что папа учителя был обувщиком.

Я не мог понять, шутит мой сосед или нет. Но лысый в засаленном френче, который сидел по другую сторону от него, все усек и тоже шепотом произнес:

— Изя, ты говоришь о сапожниках? Тогда — «мастера- золотые ноги».

— Коля, чему ты учишь молодого человека? — он наклонился к лысому и совсем уж тихо добавил, — а вообще-то сапожники работают сидя, так что лучше «золотая жопа».

Оба тихо рассмеялись.

А главный в президиуме с новым именем не торопился. Честно говоря, у него было свое мнение, но он с ним не был согласен. А точнее, он не успел обсудить его с теми, кто еще главнее или было указание — подождать. Все имена мертвых заняты, а живого брать себе в отцы опасно. Такое смутное время. Сколько раз на этом обжигались. Каменев и Зиновьев — это не Сакко и Ванцетти. Возьмешь Молотова, а завтра он окажется кем-то вроде Бухарина. К тому же Жданов может обидеться или хуже того — Берия. Надежнее всего назваться именем Берия. Но этот кацо тянет на большее. Что ему судоремонтный заводишко? Целое побережье ему по плечу. Тоже мне названия — Ланжерон, Люстдорф, Аркадия. Преклонение перед западом. Космополитизм.

Одесское побережье имени Берия! Звучит! Где-то главный слышал, что есть остров Святого Лаврентия. Наверное еще в вечерней школе. Тоже неплохо бы предложить поменять «Святого» на «Павлович» — и порядок.

Бе-ри-я! Морская фамилия. Бериянгов пролив. Тут все оставить, как было, одну только букву добавить. Постой, постой, а где этот пролив? У нас или заграницей? Нужно посмотреть на карте. Бериямудский треугольник, — разошелся начальник. — Боже сохрани. — Испугался он своим мыслям. — Там пропадают самолеты и пароходы. Еще подумают, что намек. Подождем до следующего собрания.

А на следующем собрании Берия уже был английским шпионом. Зашатались памятники. И одесские обувщики, которые держали свои выдающиеся носы по ветру, узнали, что Виссарион Джугашвили напивался в стельку, пил, как сапожник.

Но это я уже так далеко отвлекся, что не знаю, как вернуться назад. Раньше кое-какие органы вовремя позаботились бы. Может быть, вы мне поможете. Что, Лешка был евреем? Смотри, не забыли. Он им таки да был. И как большинство из них писал стихи, а как меньшинство одной левой, и даже одним указательным одной левой играл на фортепьяно «Марш Мендельсона».

Его единокровный брат, мой школьный товарищ, Владик Спивак, как вам уже известно, был армянином. Во, муха, братство народов в одной отдельно взятой семье. Владик чуть ли не с детства отрастил усы, как бакинский комиссар Шаумян и позволял себе быть по-кавказски нервным: «Канай отсюда, а то зарэжу!» Когда футболисты киевского «Динамо» забивали гол в ворота ереванского «Арарата», бедный Валера получал от Владьки такой шелабан, что у него на лбу вырастала шишка величиной с яйцо по рубль двадцать копеек за десяток. Восточный темперамент до хорошего Владьку не довел.