Плик и Плок

— Это... это... бе... бе... береговая стража! — пробормотал монах с чрезвычайным трудом. И слышно было, как зубы его стучали. И он смотрел на него, сложа накрест руки на волновавшейся груди.

Хитано пожал плечами, сел на бортовую сеть, и обратясь к Санта-Марии, повторял: «Как она была хороша!»

Подзорная труба выпала из рук монаха. Он ударил себя по лбу, собрался кое-как с духом, вытер свое увлажненное потом лицо, и, переломив себя, как бы покушаясь на дерзкое предприятие, сказал начальнику тартаны, который все еще был погружен в свои страстные мечты:

— Отверженник... отступник... окаянный... супостат... сын Сатаны... правая рука Вельзевула!..

— Ну что, — сказал Хитано, которого это бурливое предисловие вывело из задумчивости.

— Что! Трижды проклятый! Я требую от тебя именем настоятеля монастыря Сан-Франциска, моего повелителя и твоего...

— Моего! Нет, монах.

— Моего повелителя и твоего, развернуть сейчас паруса и отплыть. Береговая стража приближается, и мы должны бы были находится в виду Тарифы, ежели б ад не внушил тебе безумную мысль ехать на травлю волов и оставить меня здесь одного, меня, который ничего не понимает в ваших проклятых маневрах. Ну, если бы тебя схватили, потому что голова твоя оценена!

— Я этого не боялся.

— Да не о тебе дело идет, Боже мой! Я говорю о себе. Если бы тебя поймали на берегу, что бы я стал здесь делать?

— Как же быть! Развлечения редки в нашем состоянии; мысль увидеть этот праздник мне польстила, и мой добрый ангел мне помог, честный отец!

— Не называй меня своим отцом, окаянный! А тот, кого ты называешь своим добрым ангелом, клянусь святым Жуаном, ходит на козлиных ногах.

— Как угодно, я не спорю. Что же касается вашего требования, я о нем столько же забочусь, как об этом... — И он начал бить хлыстом по своим промокшим сапогам. — Знайте же, что я дождусь не только этого сторожевого судна, но и другого, которое должно прийти с востока.

— Ты дождешься! Пресвятая Дева! ты дождешься! О, Сан-Франциско, молись за меня!

И помолчав с минуту, он закричал изо всей силы: «Люди наверх, наверх, мои братья! Именем настоятеля монастыря Сан-Франциска, я вам прик...».

— Перестань, монах! — сказал окаянный; и, закрыв одной рукой ему рот, другой он сжал так сильно руку францисканца, что несчастный понял все значение этого жеста и бросился на дек корабля с выражением того немого ужаса, каким объят человек, совершенно убежденный в невозможности избежать очевидной гибели.

Хитано улыбнулся от жалости и потом пристально посмотрел по направлению Кадикского рукава.

— Клянусь утесами Карниолии! ты также опоздал, дружок! — вскричал он, завидя другой люгер, показавшийся на горизонте и быстро приближающийся. — Вы подбираетесь, как два гончих пса, которые обходят в кустарнике лань, но гончие тяжелы и неповоротливы, а лань легка и хитра. Клянусь голубыми глазами! Охота уже начинается, вот и в рог трубят.

То был пушечный выстрел, с каким один из люгеров выметывал свой флаг. При этом неожиданном громе несчастный монах сделал судорожный прыжок, приподнял робко голову из-за перил, и, приметив два сторожевых судна, проворно опустил ее и поспешил в кубрик, поминутно крестясь.

Хитано безмолвно подошел к компасу, поставил его по направлению румба, вычислил изменение ветра, подумал немного, потом взял золотой свисток, подвешенный к его поясу, издал три резких звука, и одним скачком вспрыгнул на сетку.

По этому сигналу восемнадцать негров безмолвно вышли на палубу. Едва раздался второй свисток, как тартана укрепила райну, оснастила бушприт и фок-мачту, подняла стаксели, и уже окаянный держался за румпель. Два люгера подходили с двух сторон, и лишь только приблизились к тартане на пушечный выстрел, как эта последняя переменила галс, прошла неустрашимо между своими неприятелями, дав залп, и понеслась на полных парусах к мысу Toppe. Этот неимоверный маневр мог быть выполнен только судном, самым легким и быстроходным; и потому прежде, чем два люгера успели войти в румб, Хитано лавировал уже за мысом, скрывавшим его от глаз неискусных испанцев, которые, потеряв ветер, были еще заняты обрасопкою парусов. На этом месте жители Санта-Марии потеряли их из виду.

На ружейный выстрел от основания этого мыса возвышалась цепь огромных гранитных утесов, которые, выступая в море, образовали собою крутые берега узкого протока, извивавшегося между ними и подошвой горы, и имели весьма затруднительный вход, по причине опасного прибоя валов о подводные камни.

Хитано был так привычен к этим подводным камням, что без опасения пустился в проток, и, проплыв его с непостижимым искусством, приказал свернуть все паруса, и ослабить ванты, сложить мачты, которые не были постоянно утверждены в своих гнездах, но стояли в пазах так, что в несколько минут тартана, мало погружавшаяся в воду, стала плоской как плашкоут, и совершенно скрылась за утесами, ограждавшими канал со стороны моря.

Там свисток окаянного снова раздался, но в два разных приема, со странными изменениями звука.