Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи

– Конечно, показываю очень много, и я вынимаю образ из нутра. Я не хочу, чтобы они меня копировали. Но все равно текстуру я даю точную, говорю, о чем это, в чем смысл каждого монолога, каждого движения, каждой позы. И вместе с учениками постепенно вытягиваю, вытягиваю. И текст даю, и вытягиваю. И вот так рисуешь, как скульптор.

Нет, на такую работу у Майи Михайловны терпения точно бы не хватило. Когда ее спрашивали, почему она не преподает, отвечала: «Я даю мастер-классы. По ним сняты несколько больших фильмов. Но это все же мастер-классы, а не то что я даю им азы и выворачиваю ноги, – это мне совсем не интересно. Знаете, последователи-то, они есть. Те, кто просто мне подражает. Яркий пример – история с “Умирающим лебедем” Сен-Санса. Фокин этот номер придумал гениально – три с половиной минуты танец на па-де-буре. Но сейчас никто же не помнит, как ставил это Фокин, зато помнят, как танцевала я. Так и танцуют все, повторяя всё – вплоть до поворота головы. Вот вам, пожалуйста, и ученики».

– Понимаете, какая штука, – говорит Валерий Лагунов. – Плисецкая такая яркая индивидуальность, что, например, «Лебединое озеро» потом все стали танцевать, как она: широкие кисти, открытая шея, лебединые движения, все усилено. Природа очень благодарная у нее… Красивейшая форма головы, глаза, и как на ней все это сидит. Руки, ноги – всё просто чудесное. Потрясающая балерина.

– А насколько вообще артист балета должен быть индивидуален?

– Индивидуальность яркая дается редко. Способности даются чаще, можно увидеть, что человек способный – у него шаг, прыжок и так далее. Однако если нет яркой индивидуальности… Талант – это что? Это внутреннее состояние. Это то, чему нельзя научить. Талант – это чувства. Если бездарный человек, смотришь – пустое место, это сразу видно. Или он эмоционален внутри – тоже сразу видно. Иногда соединяется и то и другое вместе. Вот, например, в Большом театре были две самые яркие индивидуальности – Плисецкая и Бессмертнова. Вот смотришь – вы сразу узнаете и Плисецкую, и Бессмертнову. У Бессмертновой романтический облик внешне сразу читается – сломанные руки, положение. Она, кстати, плохо чувствовала. Вот насчет таланта: у нее таланта не было там, – показывает на сердце, – понимаете? А у Плисецкой было всё. Это сразу гипноз, сразу признание. Люди сразу попадают под ее колоссальное сценическое обаяние, это зрелище уникальное совершенно. Этому ведь нельзя научить. Чувствовать научить нельзя. Способности способностями, но чувствовать…

Кармен. От мечты до памятника. До мечты

1934 год. На палубе огромного ледокола «Красин», идущего сквозь льды к острову Шпицберген, танцует девятилетняя рыжеволосая девочка. Своевольная непоседа, сбежавшая однажды из детского сада, а тут две недели – столько длится поездка – ей можно бегать только по палубе да в коридорах, куда выходят каюты. За эти дни она излазила, кажется, весь корабль. Только в машинное и кочегарное отделения не пустили. У суровых мужиков теплели глаза и рот растягивался в улыбке, когда они ее видели, – озорную, веселую, рыженькую, как солнце, которое нечасто появляется в этих широтах, – но в свое царство – нет, не пустим, не девчачье это дело. Иди вон лучше потанцуй, а мы на тебя посмотрим.

У капитана ледокола Николая Максимовича Штуккенберга, художника-мариниста, был патефон – сокровище! Он отдал его генеральному консулу СССР Михаилу Плисецкому, который вместе с семьей плыл к новому месту работы, папе озорной девчонки: пусть слушают музыку. Да вот беда: только одна пластинка была у капитана – с записью оперы Жоржа Бизе «Кармен». Заслушали ее, кажется, до дыр. Именно здесь, на ледоколе «Красин», маленькая рыжеволосая девочка Майя впервые услышала музыку, которая станет ее судьбой.