Плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет, своей назовет (сборник)

Так я опять оказалась на улице, пошла к остановке трамвая. Зато теперь я знала, куда какая улица ведет и как с одним и тем же билетом сделать пересадку. У меня даже был опыт работы. Могу теперь говорить, что работала за прилавком в кафетерии. Если потребуют подтверждение, с этим выйдет заминка, но можно будет сказать, что работала за прилавком в родном поселке. Пока ждала трамвая, достала список мест, куда еще можно обратиться, и карту, которой снабдила меня Красуля. Но время оказалось куда более позднее, чем я думала, а большинство мест были чересчур далеко. Объясняться с мистером Воргильей не хотелось. И я решила идти домой пешком – в надежде, что, когда приду, его уже не будет.

Поднимаясь в горку, вдруг вспомнила про почту. Пошла обратно, нашла ее и добыла из ящика письмо, с которым вновь направилась к дому. Ну уж теперь-то его точно не будет.

Но он оказался дома. Когда я проходила мимо открытого окна гостиной, выходившего на дорожку, огибающую дом, услышала музыку. Это была не та музыка, которую включила бы Красуля. Музыка была сложная, вроде той, которая в детстве иногда доносилась из окон соседского дома, – музыка, требующая внимания, захватывающая, но никуда не приводящая – во всяком случае, сразу. Классическая.

Красуля была на кухне, в одном из своих коротких платьев и при полном макияже. На руках браслеты. Она ставила на поднос чайные чашки. Войдя с яркого солнца, я на какой-то момент ослепла, и вся с головы до ног была в поту.

– Ш-шшш, – сказала Красуля, услышав, как я хлопнула дверью. – Они там слушают пластинки. Он с другом Лесли.

Не успела она договорить, как музыка внезапно смолкла и послышались возбужденные голоса.

– Один ставит пластинку, а другой по маленькому кусочку должен угадать, что это, – пояснила Красуля. – Только заиграет – стоп, только заиграет – стоп, снова и снова. Я от этого сейчас с ума сойду. – Она принялась резать ломтиками курицу из магазина кулинарии и класть эти ломтики на куски хлеба с маслом. – Ну, нашла ты себе работу?

– Да, но она оказалась не постоянной.

– А, ну ладно. – Похоже, это ее не особенно интересовало. Но когда музыка заиграла вновь, она подняла взгляд, улыбнулась и говорит: – А ты сходила на… – и тут заметила в моей руке письмо.

Выронив нож, подскочила ко мне и зашептала:

– Ты что! Вошла прямо с письмом в руке! Надо было сказать тебе, чтобы сразу в сумочку. Это же лично мне. – Она выхватила письмо из моей руки, и как раз в эту секунду на плите засвистел чайник. – Ой, хватай чайник! Крисси, быстро, быстро! Хватай чайник, или он сейчас будет здесь, он этот звук терпеть не может.

Повернувшись спиной, она распечатывала конверт.

Я сняла чайник с конфорки, а она говорит:

– Завари чаю, пожалуйста… – и голос у нее при этом был как у человека, всецело занятого чтением какого-то важного сообщения. – Там только воды налить, чай уже положен.

Она улыбалась, будто прочла какой-то ей одной предназначенный анекдот. Я залила чайные листья кипятком, и она сказала:

– Спасибо. Ой, спасибо, Крисси, спасибо.

Потом повернулась ко мне. Ее лицо раскраснелось, а браслеты на руках аж позвякивали от тайного возбуждения. Она сложила письмо и, задрав юбку, сунула его под резинку трусов.

– Иногда он обыскивает мою сумочку, – объяснила она.

Я спросила:

– А чай кому – им?

– Да. И мне надо опять на работу бежать. Ах, что это я? Надо же доделать сэндвичи. А где нож?

Я подняла нож, доделала сэндвичи и разложила их на блюде.

– А ты не хочешь узнать, от кого мне пришло письмо? – спросила она.

У меня на этот счет не было никаких версий.

– От Бет? – предположила я.

Я надеялась, что полученное от матери известие о прощении как раз и было тем, отчего Красуля зарделась, как маков цвет.

Ведь даже почерк на конверте я не посмотрела.

Лицо Красули изменилось – какой-то миг она смотрела так, словно не понимает, кто такая Бет. Потом снова стала счастливой. Подошла, обняла меня и тихонько, на ушко, вздрагивающим от стыда и восторга голосом сказала:

– Оно от Эндрю!.. Ты не можешь отнести им поднос? Я не могу. Сейчас я просто не в состоянии. Вот спасибо!

Перед тем как отправиться на работу, Красуля вошла в гостиную и поцеловала обоих – и мистера Воргилью, и его друга. Обоих она поцеловала в лоб. А мне помахала трепещущими пальчиками:

– Пока-пока!

Войдя с подносом, я заметила на лице мистера Воргильи разочарование: ему не понравилось, что это не Красуля, а я. Но заговорил он со мной тоном неожиданно любезным и представил меня Лесли. Лесли был толстым лысым дядькой, и на первый взгляд он показался мне таким же старым, как сам мистер Воргилья. Но когда к нему привыкаешь и делаешь скидку на лысину, начинаешь замечать, что он гораздо моложе. Я как-то даже и не ожидала, что у мистера Воргильи друг будет вроде этого Лесли. Ни бесцеремонности, ни всезнайства, уютный такой, располагающий к себе дядечка. Например, когда я рассказала ему о том, как нанималась работать за прилавком, он сказал:

– А что, в этом что-то есть. Это надо же – приняли в первом же месте, куда сунулась. Значит, умеешь производить хорошее впечатление.