Плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет, своей назовет (сборник)

Вздохнув, будто приходится иметь дело с неуклюжим ребенком (первый раз в первый класс), она привела его по коридору в центральный огромный зал, освещенный через широкие прозрачные панели в потолке, напоминающем своды храма. Вдоль стен сидят люди в креслах, другие за столами ближе к середине, полы в коврах. Таких стариков, чтобы совсем уж плохо выглядели, нет. Пожилые, конечно (некоторые немощны настолько, что нуждаются в креслах-каталках), но вид у всех приличный. А какие бывали тягостные картины, когда они с Фионой приезжали навестить мистера Фаркара! Неопрятная поросль на подбородках у старух, у кого-то глаз выпучен, торчит, как гнилая слива. Трясущиеся руки, свернутые на сторону головы, что-то бессмысленно себе под нос бормочут… А теперь такое впечатление, будто у них тут произвели прополку и худших куда-то извели. Или, может быть, появились новые лекарства, хирургические возможности; может, теперь все эти изъяны и уродства лечат, как и разного рода недержание вплоть до речевого; как быстро движется наука: всего несколько лет назад этих возможностей не было.

Тут, правда, тоже одна бабулька явно не в себе, сидит у рояля и тоскует. Время от времени тычет пальцем в клавиши, но никакой мелодии не выходит. Еще одна женщина, которую почти заслоняет собой кофейный автомат с пирамидкой пластиковых стаканчиков, смотрит так, будто от здешней скуки обратилась в камень. Хотя нет! – это же явно сотрудница заведения: на ней та же форма со светло-зелеными брюками, что и на Кристи.

– Видите? – понизив голос, сказала Кристи. – Просто подойдите, поздоровайтесь и постарайтесь не испугать. Имейте в виду, что она может вас и… Ладно. Давайте.

Тут и он увидел Фиону, которая сидела к нему в профиль рядом с одним из карточных столиков, но не играла. Ее лицо выглядело слегка одутловатым, складка на щеке даже заслоняла уголок рта, чего раньше не наблюдалось. Она смотрела за игрой мужчины, к которому сидела ближе всех. Тот держал карты чуть повернутыми, чтобы их могла видеть и она. Когда Грант подошел к столу ближе, Фиона подняла взгляд. Они все подняли взгляды – все игроки, сидевшие за столом, – и с неудовольствием на него посмотрели. И тут же опять уставились в свои карты, как бы отметая всякую мысль о возможном вторжении.

Но Фиона улыбнулась своей кривенькой, смущенной, лукавой и очаровательной улыбкой, отпихнула стул и подошла к нему, приложив палец к губам.

– Бридж, – прошептала она. – Ужасно серьезная игра. Они на ней просто двинулись. – И, увлекая его к кофейному столику, продолжала болтать: – Помню, в колледже я сама вроде них была. Бывало, лекции побоку, завалимся с подружками в комнату отдыха, закурим – и давай резаться в карты, как шпана последняя. Одну звали Феба, а вот других не помню.

– Феба Харт! – вспомнил Грант.

В памяти нарисовалась маленькая черноглазая девчонка с впалой грудью, – а ведь теперь она, поди, умерла уже. Вот они сидят – и Фиона, и Феба, и те другие, – окутанные облаками дыма и азартные, как ведьмы.

– А ты что, тоже ее знал? – удивилась Фиона, адресуя свою улыбку теперь как бы той женщине, что обратилась в камень. – Ты чего-нибудь хочешь? Чашечку чаю? Боюсь, кофе здесь не очень-то…

В обозримом прошлом Грант никогда не пил чай.

Он так и не смог обнять ее. Каким-то образом и голосом, и улыбкой – такой, казалось бы, знакомой, – да хотя бы и тем, что и картежников, и даже кофейную женщину она словно заслоняла от него (а одновременно и его от их неудовольствия), Фиона делала это невозможным.

– А я тебе цветы принес, – сказал он. – Подумал, пригодятся – надо бы оживить твою комнату. Я заходил туда, но тебя там не было.

– Конечно не было, – сказала она. – Я ведь здесь.

Грант помолчал.

– А у тебя, я вижу, новый приятель. – Он кивнул в сторону мужчины, с которым она сидела рядом.

В тот самый момент мужчина бросил взгляд на Фиону, и она обернулась – то ли слова Гранта заставили ее это сделать, то ли спиной почувствовала взгляд.

– А, это просто Обри, – сказала она. – Самое смешное, что я знала его когда-то много-много лет назад. Он работал в магазине инструментов, куда наведывался мой дед. Мы непрестанно задирали друг друга, дразнились, а назначить мне свидание у него не хватало духу. Пока он в самый последний уик-энд не пригласил меня на бейсбол. Но когда игра закончилась, за мной приехал дед, посадил в машину и увез. Я тогда к ним приезжала на лето. Ну, то есть к деду с бабкой: они жили на ферме.

– Фиона! Я знаю, где жили твои дед с бабкой. Как раз в том доме, где теперь живем мы. Жили.

– Правда? – сказала она, все это пропустив мимо ушей, потому что тот игрок вновь устремил на нее взгляд, в котором была не просьба – приказ.

Мужчина был примерно того же возраста, что и Грант, может, чуть старше. На лоб у него падали густые жесткие седые волосы, а кожа была морщинистой, но бледной, желтовато-белой, как старая помятая лайковая перчатка. Его длинное лицо было исполнено достоинства и печали, и во всем облике проглядывало что-то от красоты сильного, но сломленного престарелого коня. Но к Фионе его отношение вовсе не было сломленным.