Плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет, своей назовет (сборник)

Льюис написал письмо в газету. Первая его часть была сдержанной и академичной, в ней он описывал движение континентов, образование и исчезновение морей и всю ту, в общем-то, зловещую обстановку, в которой зарождалась жизнь. Первобытные микробы, океаны без рыбы и небеса без птиц. Расцвет и исчезновение, доминирование амфибий, рептилий, динозавров; изменения климата, появление первых плюгавеньких млекопитающих. Пробы и ошибки, приматы, довольно поздно вышедшие на авансцену; и вот уже человекообразные встают на задние ноги, осознают полезность огня, заостряют камни, ограждают территорию и наконец, в совсем недавнем раже, кидаются строить корабли, пирамиды и бомбы, изобретать новые языки и выдумывать себе богов, в честь которых приносят жертвы и убивают друг друга. Воюют по поводу того, звать бога Иеговой или Кришной (тут язык письма начинает становиться раздраженным) и разрешено ли людям жрать свинину, бухнувшись на колени для того, чтобы возопить к какому-то седобородому маразматику на небесах, которому больше делать нечего, как только обеспечивать кому-то победу на войне или футбольном поле. И наконец, – удивительное дело! – кое-что выяснив и положив начало знанию о том, кто они такие и каково их положение в только что осознанной ими Вселенной, они вдруг решают, что им будет лучше, если они выкинут это с таким трудом обретенное знание на помойку, вытащат из темного чулана седобородого маразматика и всех заставят снова, бухнувшись на колени, зубрить и, главное, верить в ту же заплесневелую лабуду… Так почему бы не пойти дальше, давайте учить детей тому, что Земля плоская, раз уж на то пошло!

Искренне Ваш, Льюис Спайерс.

Редактор газеты был в городе человек новый и лишь недавно закончил факультет журналистики. Обрадовавшись поднявшейся шумихе, он публиковал все новые и новые отклики (от «Бога невозможно осмеять» – за подписями всех членов общины «Байбл-Чейпл» до «Автор вульгаризирует полемику» – исполненного терпимости, но огорченного священника Объединенной церкви, которого оскорбили слова «заплесневелая лабуда» и «маразматик»), пока директор издательской сети не дал ему знать, что такого рода грызня и перепалка – штука старомодная, неуместная, а главное, отпугивает рекламодателей. Хватит, прикрывай, распорядился он.

Льюис написал еще одно письмо, на сей раз о своей отставке. Отставку с сожалением (о котором тоже сообщалось в газете) Пол Гиббингс принял, объявив ее причиной состояние здоровья учителя.

И это не было неправдой, хотя и не было той причиной, которую сам Льюис хотел бы объявлять публично. Уже несколько недель он чувствовал слабость в ногах. В те самые моменты, когда ему бывало позарез нужно встать во весь рост и начать туда и сюда перед учащимися прохаживаться, он вдруг ощущал дрожь и необходимость присесть. Он ни разу не сдался, но иногда бывал вынужден опереться на спинку стула, нажатиями на нее как бы подчеркивая сказанное. Помимо этого, он то и дело ловил себя на том, что не чувствует, где его ноги. Если на полу ковер, он мог споткнуться о малейшую морщинку, мог споткнуться и в классе, где ковра не было, – о карандаш, оброненный кусок мела, – и это означало бы катастрофу.

Болезнь приводила Льюиса в ярость, ее причиной он считал психосоматику. В классе, при учениках, да и вообще прилюдно он не нервничал никогда. Услышав в кабинете невролога истинный диагноз, первое, что он почувствовал (так он сказал Нине), – это, как ни странно, облегчение.

– Больше всего я боялся, что стал невротиком, – сказал он, и они вместе рассмеялись. – Я боялся, что стал невротиком, а у меня всего лишь амиотрофический латеральный склероз!

Смеясь, они с запинками брели по тихому, устланному ковровым покрытием коридору; соседи по лифту смотрели на них с удивлением: смех все же не совсем обычен для такого рода учреждений.

Дом ритуальных услуг «Лейкшор» представляет собой громадное новое здание из золотистого кирпича; в том году оно было настолько новым, что на окружающем его пространстве еще не успели разбить зеленые лужайки с островками кустарника. Если бы не вывеска, его можно было бы принять за больницу или какое-нибудь административно-правительственное здание. Названием «Лейкшор», то есть «Приозерный», дом ритуальных услуг обязан не тому, что он будто бы стоит на берегу озера, – нет, просто с некоторых пор в название вошло упоминание об озере, сопряженное с фамилией хозяина, Брюса Шора. Кому-то это, может быть, представляется безвкусным. Когда центральный офис компании, принадлежавшей в то время отцу Брюса, располагался в одном из огромных викторианских зданий в центре города, название было проще: дом ритуальных услуг Шора. И тогда это действительно был их дом, в котором на просторах второго и третьего этажей жил сам Эд Шор, его жена Китти и их пятеро детей.

В новом здании не жил никто, хотя там и была одна жилая комната с кухней и душем – на тот случай, когда Брюсу Шору удобнее переночевать на работе, вместо того чтобы гнать машину пятнадцать миль к загородной ферме, где они с женой занимаются коневодством.