Плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет, своей назовет

Навскидку вокзальный клерк мог запросто сказать, что в поселке он знает каждого. Имея при этом в виду, что знаком примерно с половиной жителей. Но большинство из его знакомых были коренными, то есть теми, кто действительно в городе укоренен в том смысле, что приехал не вчера и в пятницу уезжать не собирается. А женщину, которая вознамерилась ехать в Саскачеван, он не знал, потому что она не посещала его церковь, не учила его детей в школе и не работала ни в одном из магазинов, ресторанов или контор, куда он время от времени заходил. И замужем не была ни за одним из мужчин, которых он знал по местным отделениям мужских клубов и благотворительных братств вроде «Канадских лосей», каких-нибудь «Оддфеллоуз», или вроде «Лайонз-клаба». И уж всяко не было ее мужа среди ветеранов, вхожих в местное отделение «Канадского легиона». Взгляд на ее левую руку, достававшую деньги, сразу ему сказал, что она и вообще не замужем, чему он нимало не удивился. В грубых башмаках, в носках вместо чулок, к тому же без шляпы и перчаток, когда уже почти вечер, она, скорей всего, кто? Крестьянка, батрачка с какой-нибудь фермы. Хотя нет, вроде не было в ней обычной для них неуверенности, этого их смущения. И вообще – не деревенские у нее манеры, да даже и вовсе никаких манер. Общалась с ним так, будто он справочный автомат какой-то. Да и адрес – она ведь оставила адрес: Выставочная дорога. Кого она, на его взгляд, действительно напоминала, так это монахиню в штатском, которую он однажды видел по телевизору, – та рассказывала о миссионерском поприще, на котором подвизалась где-то в джунглях; они там, должно быть, не носят этих своих монашеских одеяний – без них им легче, видимо, пробиваться к народу. Та монахиня время от времени улыбалась – ну, чтоб показывать, что их религия должна делать людей счастливыми, но в остальное время смотрела на собеседника так, будто уверена, что в миру все должны ее слушать и повиноваться.

Джоанна собиралась сделать кое-что еще, но все откладывала и откладывала. А ведь в конце концов придется наведаться в магазин под названием «У миледи» и купить себе какое-нибудь платье. В этом магазине она ни разу в жизни не бывала: если требовалось что-либо купить – вот носки, например, – шла в сетевой магазин Каллагана «Мужская, женская и детская одежда». Вообще-то, всяких вещей у нее много, главным образом унаследованных от миссис Уиллетс, – вполне добротной одежды вроде этого пальто, которому сносу нет. А что касается нужд Сабиты (девочки, к которой она была приставлена в доме мистера Маккаули), то двоюродные сестры ее просто заваливают дорогими вещами – поношенными платьями и всем прочим.

В витрине магазина «У миледи» стояли два манекена, одетые в костюмы из прямых жакетов с довольно короткими юбками. Один был красновато-золотистого оттенка, а другой мягкого насыщенно-зеленого. У ног манекенов были раскиданы большие и яркие бумажные листья, якобы кленовые, и такие же листья там и сям прилеплены к стеклу. В то время года, когда люди в большинстве своем озабочены тем, чтобы скорей сгрести их да сжечь, здесь они, вишь, красуются! А по диагонали через все стекло черная надпись рукописным шрифтом: «Элегантность и простота – мода нынешней осени».

Она отворила дверь и вошла.

Оказавшееся прямо перед нею зеркало – огромное, во весь рост, – отразило ее самое в добротном, но бесформенном длинном пальто, из-под которого на несколько дюймов торчат толстоватые голые ноги, ниже щиколоток прикрытые носками.

Ну ясно, это они нарочно придумали. Установили зеркало, чтобы тебе сразу бросились в глаза твои недостатки, это у них первым делом! – а уж потом, согласно замыслу, тебе просто позарез захочется что-нибудь купить, чтобы эту неприглядную картину исправить. Уловка столь явная, что она бы повернулась и дай бог ноги, если бы не шла сюда специально, все загодя продумав и точно зная, что нужно.

Вдоль одной стены шла стойка вечерних нарядов, каждый как на какую-то царицу бала – помпезные, с вуалями и всяких странных, призрачных цветов. А за ними в стеклянном шкафу, куда не сунешься грубыми пальцами, с полдюжины подвенечных платьев – тут тебе и кипенная белизна, и глянцевый атлас, гипюр и кружево цвета слоновой кости, да гляди-ка, еще и расшиты: те серебристым бисером, а эти и вовсе жемчугом, хотя и мелким. Открытые лифы с зубчатым вырезом, необъятные юбки. Даже когда была моложе, она не могла и помыслить о такой расточительности – и не столько даже в смысле денег, как насчет преувеличенности ожиданий, нелепой надежды на превращение, волшебство и блаженство.