Плюс-минус бесконечность (сборник)

Париж покорил Браницкого (с тех пор одной из его настольных книг стала «Архитектура XX века» Ле Корбюзье; он подчеркнул в ней строки: «Во всем мире Париж дорог каждому, какая-то частица души каждого из нас принадлежит Парижу…»).

…Антон Феликсович покидал Париж, сознавая, что расстается с ним навсегда. Никогда более не доведется ему постоять в шоке перед фреской Пикассо, погрузиться в огненное море Елисейских полей, ощутить под ногами камни Бастилии, проплыть на речном трамвае, широком и плоском, как баржа, излучинами Сены. Но он благодарил судьбу за то, что смог приобщиться к величию и нищете Парижа, оставив взамен частицу души.

34

— Ну, заходите! — обрадовался Браницкий. — Сколько же мы не виделись, полгода?

— Мы вас на свадьбу приглашаем, Антон Феликсович! — с порога проговорила Таня. — Вот решили…

— А как же идейные разногласия?

— Она осознала свои заблуждения, — сказал Сергей.

— Вот уж не подумаю!

— Хватит, хватит! — замахал руками Браницкий. — Расскажите лучше, что с работой. Вы оба, кажется, на приборостроительном? А почему не в аспирантуре?

— Мне еще рано, — вздохнула Таня. — А он… если честно, то по глупости не поступил.

— У меня диплом не с отличием, Антон Феликсович, — объяснил Сергей. — Сплошь пятерки, но есть одна тройка…

— За практику, — перебила Таня. — Он вместо завода в турпоход отправился. Опоздал на три недели.

— Никуда не годится… Но уж если так получилось, надо было отработать.

— Да он хотел, только Иванов не позволил. «Если для вас байдарка важнее практики, — говорит, — то получайте синий диплом вместо красного и забудьте об аспирантуре!»

— Аспирантура никуда не уйдет, — успокоил Браницкий. — Было бы желание. Важно найти направление и, не откладывая, начать работать.

— Я уже выбрал тему. Вот вы упомянули тогда, что интеллект отдельного человека безнадежно отстает от интеллекта человечества. А по-моему, не так уж безнадежно…

— Он говорит, — перебила Таня, — что если мозг каждого человека подключить к единому «общечеловеческому» электронному мозгу, то все, чем располагает человечество, окажется доступно любому из нас.

— Мне такая мысль, признаюсь, тоже приходила в голову, — ответил Браницкий. — Материалистическому мировоззрению не противоречит. Но реализация…

— Вы говорили на лекции, что луч лазера уже сегодня мог бы собрать воедино и передать хоть на Марс голоса всех четырех с лишним миллиардов человек, населяющих Землю. А здесь, мне кажется, обратная задача.

— Вы ее слишком упрощаете, Сергей. Положим, «общечеловеческий» мозг — всеобъемлющий банк информации — уже существует. Но как связать его с мозгом индивида, минуя органы чувств — глаза, уши? Как преодолеть обусловленную ими инерционность восприятия?

— Информацию можно вводить в мозг с помощью вживленных микроэлектродов. Об этом пишет Хосе Дельгадо в книге «Мозг и сознание».

— Эксперименты Дельгадо любопытны и обещают многое, — согласился Браницкий. — Но микроэлектроды… Это все равно что невооруженный глаз там, где не достаточен даже электронный микроскоп. Кстати, я еще не поздравил вас!

— С чем? — одновременно спросили Сергей и Таня.

— Со свадьбой, конечно!

35

На этот раз не было ни кофе, ни коробки с шоколадными конфетами. Дверь в «будуар» слилась с панелями, словно ее вовсе не существовало. Ректор встретил Браницкого подчеркнуто официально, не вышел, как бывало, навстречу, не провел под ручку по пушистому ковру до самого кресла, а лишь слегка приподнялся над столом и сделал неопределенный жест.

Последнее время в их отношениях наступило прогрессирующее похолодание. Антон Феликсович не терпел подхалимов, Игорь Валерьевич относился к ним более чем снисходительно («В интересах дела!» — говаривал он Браницкому, когда тот недоумевал, зачем ректору, человеку способному во всех отношениях, поощрять культ собственной личности). Роль Антона Феликсовича в институтских делах неуклонно уменьшалась: число профессоров перевалило за дюжину; будучи людьми новыми, в чужой монастырь со своими порядками они не совались, начинания Уточкина поддерживали, не особенно вникая; многие ветераны ушли из института, кто по возрасту, а кто по собственному желанию.

Институт, казалось, процветал: по итогам последнего года он занял престижное место. Между тем атмосфера в институте стала тяжелой. Работали скорее не за совесть, а за страх.

— Раньше такого не было, — сказал Браницкий Уточкину. — Не слишком ли это дорогая цена за первые места?

— Занимайтесь вашей кафедрой, уважаемый профессор! — ответил ректор.

Полгода не был Антон Феликсович в ректорском кабинете, и вот неожиданное приглашение.

— Ознакомьтесь с этим документом.