– Я так давно тебя не стригла. В прошлый раз хорошо получилось, правда?
– 10 сантиметров, ни миллиметром больше, ни миллиметром меньше.
Ларри – одна из немногих, кому я доверяю свои волосы. Что, если какая-нибудь рассеянная парикмахерша отвлечется и отрежет 9,5?
– Наверное, уже сильно отросли. Ты когда приедешь?
Хотела бы я сказать: скоро, дорогая, – но я чувствую себя планетой, большой планетой вроде Юпитера или Сатурна. В последнее время мне нелегко сойти с орбиты.
– На следующей неделе мама затевает какой-то обед. Наверняка будет скукотища, но она сказала, что ты можешь прийти.
Представляю, как Ларри тянет Джил за рукав: «Мам, мам, можно Грейс придет?» Надоедает ей до тех пор, пока та не скажет: «Ладно, только зови ее тетя Грейс». Уверена, ради меня Ларри пришлось постараться.
– Я хочу, Ларри, но тогда мне придется накачать ботоксом мозги, как маминым подругам.
Хихикает. Наверное, не стоит мне говорить такие вещи.
– Погоди. – Вышла на минутку или закрыла трубку рукой. – Мама хочет с тобой поговорить.
– Увидимся, Дефацио.
– До встречи, Фини[5].
Явно пересмотрела телек. Ох уж это кабельное!
Проходит минута, и Джил снова берет трубку. Идет в тихое место.
– Во вторник я устраиваю обед для подруг.
– Во вторник, говоришь? Посмотрим… Какая жалость. У меня во вторник пересадка почки.
– Грейси. Они же классные девчонки. Могу за тобой заехать.
– Джил…
– Ладно. Хотела поговорить еще кое о чем. Меня беспокоит Хилли.
– Угу.
Джил из тех людей, кого беспокоит, не упадет ли ей на голову мусор из космоса. Кладу ногу на ногу и болтаю стопой. И тут замечаю какой-то прыщик на ноге. Откуда у меня может быть прыщик? Я же не контактирую с человеческими существами. По почте, что ли, прислали?
– На прошлой неделе директриса звонила. Жалуется, что она матерится.
Сочувственно щелкаю языком:
– Ну надо же, вроде такая хорошая школа! А директриса матерится.
Уверена, я подцепила какой-то вирус.
Джил вздыхает. Наверное, считает до десяти.
– Это Хилли матерится. Дома мы так не разговариваем. Гарри бы удар хватил, если б он ее услышал. Понимаю, она подросток, и у нее сейчас такой период, но ей всего лишь десять… С Гарри-младшим никогда таких проблем не возникало.
Еще бы, ведь он полное ничтожество. Наверняка есть способ избавиться от этого прыщика… Может, раскалить булавочную головку на газу и прижечь?
– Пожалуйста, не обижайся, но… это ты?
– Что я?
Или так клещей вынимают?
Джил опять вздыхает, глубже:
– Ты выражалась при Хилли матерными словами?
– Бл… Да как ты могла подумать?
Вспомнила: надо привязать к прыщу кусочек банановой шкурки.
– Грейс, хватит! – Ее голос опускается до шепота. – Ты и понятия не имеешь, что значит быть матерью.
Задумываюсь на минуту.
– Ты права, – отвечаю я. – Не имею.
5
Обед в понедельник обернулся катастрофой. По плану я должна была съесть сэндвич с яйцом и салатом, но застряла, считая проростки. Проростки альфа-альфы – худшие в мире, еще хуже тертой морковки. У меня есть щипчики для бровей с плоскими концами, расположенными под углом, но спина и глаза начинают болеть, и легко ошибиться. Обычно у меня хорошо получается, но на этот раз всё вышло по-другому. Когда я наконец насчитала 100, было уже 14.30 – час обеда давно прошел, и есть я уже не могла. Сэндвич отправился в помойку, а потом я разбила пустую тарелку о край холодильника, и осколки разлетелись по всей кухне. Их было 87.
В понедельник было 36 градусов, во вторник 25. Я попыталась сделать кое-какую работу по дому, хотя обычно занимаюсь этим в воскресенье вечером. Отсчитала 10 вещей, чтобы загрузить их в стирку (трусы, лифчики, носки и носовые платки не считаются, их можно класть сколько угодно), но не смогла идеально ровно наполнить порошком мерный стаканчик. Раньше таких проблем не возникало.
Лишь одно из обычных дел я не делаю. Не разбираю сумку. Там, на дне, лежит сложенная салфетка. Если бы я решила вытряхнуть сумку, пришлось бы взять салфетку в руки, и я могла бы ненароком ее развернуть. И увидеть написанный на ней номер телефона. И никогда не забыть эти цифры.
В среду у меня разыгралась мигрень или что-то вроде этого, и вместо того, чтобы идти в кафе, я целый день провалялась на диване. На улице было 14 градусов. Видите? Так просто невозможно.
Я слегка изменила распорядок. Теперь всегда останавливаюсь в 5 шагах от входа в кафе, смотрю в окно и лишь потом захожу внутрь. Я не могу ни на что повлиять. Но мне нравится чувствовать себя подготовленной.
Четверг, 22 градуса. В 19.00 звоню Ларри. Обычно я так не делаю. Если мы и говорим посреди недели, так это потому, что она звонит мне. (И это нормально: ведь нельзя ожидать от детей соблюдения расписания. Как только ей исполнится 18, всё изменится.) Но я должна с ней поговорить. Поэтому отныне в 19.00 накануне первого свидания я всегда буду звонить Ларри.
– Что новенького?
– Ничего. – Ее голос звучит угрюмо, напряженно. Раньше она никогда не была угрюмой и напряженной.
– Что такое?
– Ненавижу Стефани.