Моим мыслям не хватает места, и они падают замертво на гладкий пол. Теперь я понимаю, что означает формула E = mc². Понимаю, что маленькие сгустки энергии – мои мысли – стали материей. Твердым телом. Плотью.
7
Спустя некоторое время – может, на следующий день, а может, через два дня – я его целую. А может, это происходит через две минуты после того, как мы входим в квартиру. Я по-прежнему нахожусь на кухне, а он стоит, облокотившись о мой кухонный стол и сунув руки в карманы. Я приближаюсь, пока не оказываюсь совсем близко. В первый раз я его не совсем целую, скорее прижимаюсь сомкнутыми губами. Секунду он стоит неподвижно. В эту секунду у меня возникает мысль, что теперь никакими словами не удастся отменить этот дурацкий поступок. Потом он придвигается ко мне. Проводит закрытым ртом по моей верхней губе, и мне становится немного щекотно. Его губы скользят по моей щеке и поднимаются вверх по лицу. Он проводит ими по надбровной дуге. Левой надбровной дуге. Лижет мои закрытые веки. У него заостренный язык.
Он достает руки из карманов, приподнимает мое лицо и целует меня в губы. Его рот кажется необычайно мягким для мужчины, таким мягким, что я удивляюсь, как ему удается жевать, покусывать кончики карандашей и при этом не пораниться. У него теплые губы. Он умеет целоваться.
Кожа на моем бедре прохладная по сравнению с его ладонью. У него мягкие волосы – я запускаю в них пальцы. Он задирает мою кофту и футболку. Его пальцы намного темнее моей кожи, и я кажусь чистой-чистой. Мое тело его не пугает. Он не присматривается к родинкам, стараясь определить, не покраснели ли они по краям; его пальцы гладят мою кожу, а не пытаются прощупать скрывающиеся под ней неровности, которых там быть не должно.
Неужели он хочет меня?
Надо было надеть лифчик. Красный, кружевной, от французского дизайнера или из коллекции белья знаменитой певицы. Но у меня такого нет. Надо было подготовиться получше: сделать эпиляцию или хотя бы побрить подмышки. Интересно, дезодорант еще действует с утра? Его левая ладонь нашла мою правую грудь. Руки у него слишком грубые для того, кто не занимается физической работой. Секунду он не двигается. Делает выдох: наверное, тоже расстроился, что на мне не красный лифчик. А может, у меня испуганный вид, как у женщины, которая за всю свою жизнь спала только с пятью мужчинами и не занималась сексом уже почти 3 года (3 года будет 6 апреля). Он хмурится, глотает слюну и наклоняет голову так, что наши лбы соприкасаются.
– Мы можем… Может, ты хочешь… сначала поужинать? Курица долго не пролежит.
Качаю головой. Наклоняюсь и целую его в шею, сбоку.
Он, постанывая, слегка отклоняет голову назад. Встает на колени, и я чувствую на боку его губы и язык: они скользят в сторону пупка. Когда воздух попадает на влажную полоску, оставленную его языком, по коже пробегает холодок.
– Иди сюда, – говорит он.
Я встаю на колени, и наши глаза оказываются почти на одном уровне. Мои груди в его ладонях. Только бы он не снял с меня кофту. Ведь тогда он увидит, что груди у меня неровные: левая ниже правой. На 5 миллиметров. Ключицы тоже неровные. Они расположены не на одной линии, и правая выступает вперед. Этому нет объяснения – это не наследственное, и в детстве я ничего себе не ломала. У меня нет генетических дефектов, переходящих от матери к дочери вместе с фарфоровым сервизом. Просто они неодинаковые, и всё. Уверена, стоит ему увидеть их, как он перестанет… И не будет продолжать.
Он продолжает. Сняв с меня через голову кофту, он, кажется, не замечает разницы и даже не пытается измерить мою грудь, – ни руками, ни глазами. Я считаю его поцелуи – легкие прикосновения и покусывания, – но потом он обхватывает губами мой сосок, и я сбиваюсь со счета. В голове ни одной цифры. Там мертвая тишина. Вернувшись домой, я даже не успела открыть окно.
Ни одной мысли о том, сколько времени и не пора ли ложиться спать, о том, как негигиенично лежать на кухонном полу, когда твой сосок во рту у чужого мужчины.
Все мои чувства прикованы к тонкой линии, искрящемуся электрокабелю, обжигающему плоть жаром и холодом, от соска до промежности. Его запах струится у меня во рту, в воздухе и в волосах. Скапливается под моими ногтями, и теперь если он меня поцелует, то почувствует только себя.
Позже, вспоминая об этом, мне труднее всего понять, почему некоторые вещи он заметил, а некоторые – нет. Например, он не обратил внимания, что на животе у меня небольшая выпуклость. Зато увидел толстый белый шрам на правом колене – это я упала с велосипеда, когда за мной погналась собака миссис Дженнингс. Он поцеловал и легко укусил этот шрам. Наверняка он обратил внимание, что внизу я совсем заросла, потому что накрутил мои лобковые волосы на палец и мягко нажал костяшками на лобковую кость так, что между бедер разлилась липкая влага, а его прикосновения стали невыносимыми.