Плюс пятнадцать ради успеха (СИ)

Какие крылья и бабочки? Какие свет и тепло? Нет, не хочу… Наверное, нет… Эти поцелуи были алчными, темными. Они затягивали, приручали, заставляли складывать крылья и больше не вырываться из тины, не думать о том, чтобы сбежать и что это неправильно и… зачем? Эти жесткие поцелуи диктовали единое правило — подчинения, обещая взамен удовольствие, которого я раньше не знала…

Мысли путались. Я с трудом осознавала, как и что позволяю и главное — что со мной босс. Тот самый ехидный босс, от которого я решила держаться подальше. Мне нравилось позволять ему то, что он делал. Мне нравился вкус его губ. И я все еще не могла выбрать, когда мне нравится больше.

Тогда ли, когда он дает передышку и нежностью заглушает мой страх. Или когда он усиливает все мои страхи, заставляя их бурлить и лопаться пузырьками сомнений.

Сумасшедшие поцелуи… Двое в лифте… так близко и так непрерывно и… такое ощущение, что неизбежно и мы оба это не просто знали и чувствовали, а готовились к этому… По меньшей мере, один из нас точно…

Ненасытный Ковальских…

Он прижимал меня к себе, зарывался пальцами в мои длинные волосы и погружал меня глубже в водоворот своей ласки. Позволял вынырнуть из нее на секунду, чтобы рассмотреть в зеркалах отражение двух сумасшедших, которые будто пытались втиснуться, проникнуть под кожу друг друга… И снова губами и языком избавлял от всех мыслей, которые только мешали…

Так мешали… как кожа и эта одежда, и…

Он уловил момент, когда я пришла в себя. Но не позволил отдалиться и построить стену отчуждения. Только остыть. Остыть — можно. Прислонившись лбом к моему, он дарил напоследок дыхание, заставляя запоминать, как с ним было безумно. Чтобы желать этого снова.

И пока я дышала, пока училась опять смотреть на него, а не в сторону, он приглаживал мои волосы, поправлял блузу, к которой хотел, но не стал подбираться. Она просто сбилась, а могла бы лежать на полу, смятая и без единой пуговицы, если бы он хотя бы раз прикоснулся к моей груди…

— Опять провокация… — выдохнул Ковальских с усмешкой и отстранился, любуясь тем состоянием невменяемости, в которое меня ввел. Когда я удивленно приподняла брови, он пояснил: — Твой взгляд, Ева… Он тебя выдает.

— Ах, это! Благодарю за подсказку! Не будем увеличивать счет!

Я поспешно опустила глаза, и…

Его ремень… Ужасно захотелось к нему прикоснуться, расстегнуть, и…

— Ева… — предупреждение в голосе Ковальских было разбавлено тихим сожалеющим стоном.

Надеюсь, это был его стон, а не мой? И вообще, с какой такой стати мне сожалеть и вздыхать, и…

— Еще один такой взгляд, — Ковальских приподнял мое лицо, заставляя смотреть не на свой ремень, а в глаза. — И мы никуда не поедем.

Думаю, мои глаза вновь меня выдали, и Ковальских легко считал мое изумление.

— Мы едем вниз, — пояснил и нажал на кнопку первого этажа. — Хотя мне понравилась экстренная остановка, на которой ты настояла.

— Экстренная остановка? — непонимающе повторила я.

— Это та красная кнопка, на которую ты нажала, — пояснил мне Ковальских. — Так как ты можешь оказаться в лифте одна, я тебе поясню. Эту кнопку нажимай в исключительных случаях. Например, если тебе очень плохо, если что-то произошло, если тебе угрожает опасность. Если же лифт просто застрянет, хотя это практически невозможно, ты нажмешь ту, что рядом — зеленую, видишь? Тогда или лифт заработает, переключившись на запасной режим, или его взломают. Если ты просто хочешь повисеть между этажами в кабине и подумать — да, не удивляйся, есть и такая возможность, нажми желтую кнопку.

Я посмотрела на три копки в ряду — зеленую, желтую и красную, на которую я случайно нажала.

— А какая разница между желтой и красной? — перевела взгляд на Ковальских.

— Желтая просто останавливает лифт, позволяя и тебе, и окружающим релаксировать, а красная… — Он взглянул на светящиеся кнопки, увидел, что мы практически спустились на первый этаж и с усмешкой пообещал: — Сейчас ты сама все увидишь.

Он бесцеремонно подвинул меня чуть назад, а сам стал впереди. Я ничего не сказала относительно его манер джентльмена — сперва лифт отвлек, раскрыв двери. А потом я рассмотрела за ними то, что лишило меня дара речи…

Сначала взгляд выхватил привычное, и я увидела охранника Петра. А потом мое внимание переключилось на незнакомых мужчин, род деятельности которых я, впрочем, легко определила по форме: мастер на все руки с характерным чемоданчиком для инструментов, врач, пожарный и… два полицейских!

Когда лифт открылся, Петр выдохнул, вытер пот со лба и перестал неистово жать на черный пульт. Мастер на все руки выпучил глаза и выронил обратно в чемоданчик заготовленный ломик. Пожарный перестал вопить в рацию, что дыма не слышно и пока не надо заносить шланг внутрь бизнес-центра, прокашлялся и уже тише и спокойней дал своим коллегам отбой. Врач, видимо, вспомнил, что у них же еще и психологию преподавали, и прищурился с подозрением. А полицейские перестали нервничать, рваться вперед и трясти дубинками у Ковальских перед глазами.

— Ева, — и вот теперь Матеуш посторонился и позволил мне выйти из лифта.