Плюс сайз. Охота на миллионера

– И, короче, заходит такая фря, – задохнулась Ленуська, с торжеством обведя взглядом замершие ряды восхищенных слушательниц, – ресницы по метру, ногти – ну чисто сабли, титьки – во! – раскинула она руки так, словно хотела обнять бочонок с вином. Я сразу представила себе сисястую Годзиллу, моргающую метровыми метелками, расхаживающую по нашему зданию, и поежилась.

– Да неужели ж такие? – вякнула Клавдия Егоровна, затюканная мужем, серая мышь, работающая бухгалтером. В ее представлении такой груди просто не могло существовать в природе, по аналогии с прыщами, торчащими из ее цыплячьей грудной клетки.

Леночка испепелила несчастную, посмевшую ее перебить.

– Кого обсуждаете? – бодро спросила я, прекрасно зная, кому моют кости кумушки.

– Босс наш новый невесту свою явил коллективу, – хмыкнула Катерина, хлебнув кофе из моей любимой чашки, которую я, кстати, как зеницу ока берегу и даже себе позволяю ее трогать только по праздникам.

Вот хищница, руки загребущие! Ну ничего, я ей чуть позже объясню, что чужое нехорошо брать. Катька, видимо, что-то почувствовала, а может, испугалась, увидев, как ходят мои ноздри, как у быка на корриде, и, покраснев лицом, закашлялась. Видно, поперек горла ей кофий встал.

– Ага-ага, – как китайский болванчик закивала головой Ленуська и снова раскинула руки, затрясла пальцами, пытаясь показать, насколько прекрасна обоже босса, подкрепляя хаотичные жесты нечленораздельным мычанием. – А еще ее зовут Марта, – забила последний гвоздь в крышку гроба противная Ленка.

Тут же повеяло хрустальной весной, тонким ароматом подснежников и свежестью. Везет же кому-то с именем, не то что я – Юлька-писюлька, как меня дразнили в школе.

– Ну все, теперь заживем, – кликушески вздохнула Клавдия Егоровна, – по струнке будем кандылять, помяните мое слово.

– А какого хрена краса ненаглядная в офисе забыла? Пусть и милуются дома, – спросила я, чувствуя, как кипит мой возмущенный наглостью нахала и долгим созерцанием псевдо хрустальных висюлек мозг. – Мне, видимо, придется ему объяснить, что нельзя путать личную шерсть с государственной.

Я подскочила на месте, готовясь принять низкий старт, и уже почти добежала до двери, когда услышала оклик Катьки.

– Юль, она приехала проводить с нами тренинги, тимбилдинг и все такое. Так что придется терпеть. Новые технологии, мать их за ногу.

– Если это больно, тимблядинг этот, уволюсь к чертовой бабушке. Новую работу найти – раз плюнуть, – заорала баба Дуся, в силу преклонного возраста слегка глуховатая на оба уха. Да что там – она глуха, как сыч, но странным образом слышит все, что не предназначено для ее ушей, – и пусть только попробует до моего инвентаря дотронуться, – оскалилась она, показав миру одиноко торчащий из десны зуб, – не погляжу, что с начальником чпокается, враз все космы повыдеру.

– Ага, и в швабру свою лысую вставишь, а то скоро дерявяхой по паркету шкрябать начнешь. Кому нужен твой хабар? И, бога ради, скажи, пуркуа па «чпокаться», и где ты нахваталась этой пошлости? – заржала Катька, прекрасно зная, откуда в лексиконе уборочного мастодонта чудесное словечко, означающее на молодежном суахили соитие.

Баба Дуся – страстная поклонница канала ТНТ и Паши Воли. Потому выражается божий одуван, как гопарь с района.

А я представила, как невеста Захара под покровом ночи крадется по непромытым коридорам издательства к кладовке, скрытой под зачуханной лестницей, чтобы стырить Дусино цинковое ведро, купленное ею в далеком пятьдесят восьмом году и оберегаемое как зеница ока, и нервно хохотнула.

– Все, хватит лясы точить. По матрешкам, – включив начальника, рявкнула я, посмотрев в осунувшиеся от расстройства лица коллег самым своим зверским взглядом. – Работа сама не сделается.

Я пошла в кабинет, чувствуя спиной змеиные взгляды офисных сплетниц. В душе царил хаос. Ну и пес с ним. Пусть его хоть разорвет, этого трижды клятого гада. Ясно теперь – ему курицы нравятся, а я-то кобыла, так что мне на этом свете фиг чего светит. Я уселась в кресло и попыталась сосредоточиться на работе, но дурацкие мысли никак не желали сдавать своих позиций. Ручка, которую я нервно вертела в руке, жалобно крякнула, и я почувствовала, как по моим щекам горохом покатились слезы, когда уродливая клякса растеклась по симпатичному белому кардиганчику, купленному мной в Париже год назад. Схватив со стола упаковку салфеток, я начала судорожно вытирать пятно, размазав его еще больше, как умная собачка Соня разлизала варенье по скатерти, за что потом нехило отгребла от хозяина.

Блин, опять не туда. Мысли скачут, как блохи. И почему со мной вечно происходят подобные неприятности? В церковь, что ли, сходить? Хотя бабуля Остроумова сказала, что меня туда не пустят – я им испорчу ауру своей неуклюжестью. Врет, наверное. Хотя, ее то прогоняют из храма всегда. Вот бы узнать почему.