Плющ Леонид. На карнавале истории

В марте пришлось опять лететь в Харьков. 10 марта (день рождения Шевченко) судили Владика Недобору и Володю Пономарева. Я уже дал в появившийся самиздатский журнал «Украинский вестник» информацию об аресте Алтунина. Теперь нужен был новый материал для «Украинского вестника» и для «Хроники». Но главное не это — харьковчане стали мне самыми близкими людьми. Я не мог не поехать, хотя и знал, что пользы от меня будет мало. Тактику ответов на суде харьковчане уже выработали, учтя предыдущие ошибки. И морально трудно быть на таких процессах наблюдателем. И отнюдь не легче от мысли, что самого возьмут неизбежно — завтра, через год-два. (Спустя три года Генчик приехал на мой процесс, уже отбыв срок, а Таня рассказывала мне позже, как она плакала, узнав, что он, возможно, не приедет: только что после лагеря, сложности с работой — и все-таки приехал. Приехал к пустому залу, опять к хамству, угрозам кагебистов, угрозам повторного ареста.)

Когда я появился у здания суда, то увидел, как зло на меня смотрит одна из родственниц подсудимого. Она сказала:

— Он приехал сюда лишь для того, чтобы сделать процесс громким. Им теперь дадут больший срок.

Мать Недоборы рассказала о своем разговоре с Гриценко. Тот заявил, что ее сын — хороший человек, но дружит с особо опасным антисоветчиком Плющом. Мать ответила, что в таком случае КГБ делает преступление: сажает хороших людей, а «особо опасных» преступников оставляет как наживку для поимки «хороших». На вопрос, почему приехал Плющ, ответила, что это она его пригласила на процесс сына.

Самого Недобору намеренно травмировали тем, что, подержав 3 дня, отпустили, зато забрали Пономарева и Левина. Это бросало пятно на Недобору. Ему было очень тяжело за товарищей, уже севших, и из-за «пятна». Ему казалось, что я презираю его за мягкость отношения к Васе, за либерализм, Бог знает за что; было тяжело смотреть в глаза женам и детям заключенных товарищей.

Комедия, разыгранная садистом Гриценко при аресте Аркадия, стала понятнее. Это не личное изобретение Гриценко. «Пятна», раздор, подозрения — это общий метод КГБ.

Писатель Антоненко-Давыдович получил от «русских друзей» предупреждение о том, что Чорновил — провокатор, завалил после поездки в Москву Григоренко.

В Киеве многие получили письмо из «лагеря»:

«Мы выдержали все муки и издевательства, какие только могут выдумать в лагере, но нас беспокоит другое — не забыли ли на воле общее дело, не спекулируют ли на наших добрых чувствах, не греют ли руки на нашем всенародном горе подлые людишки?..»

А дальше нападки на Ивана Светличного, В. Чорновила, 3. Франко. Чорновил и Светличный якобы используют для себя общественные деньги, собранные семьям политзаключенных, — особенно переживали кагебисты-псевдолагерники за Мороза.

Но, как говорит Зинаида Михайловна Григоренко, «видны ослиные уши КГБ»: русизмы, украинская машинка (а письмо со штемпелем «Явас», Мордовия), грамматические ошибки-обмолвки («ваш заповедник имени Берия»). Видно было, что писал спец по чтению писем из лагеря, по украинскому самиздату, русский или русифицированный украинец (думаю, что если им дать хорошего украинского писателя в помощь, то и он покажет уши — такова специфика кагебистского самиздата).

Мать Недоборы рассказала, как она столкнулась с НКВД до войны. Она работала тогда заведующей райздравотдела. НКВД взял несколько врачей и обвинил их во вредительстве. Она, хорошо зная «вредителей», стала их защищать. Ее вызвали. Пришла, ждет у кабинета следователя. Он долго не показывается. Наконец два человека в форме зашли к нему и вышли вместе с ним. Он даже не взглянул на нее.

Она прождала до вечера. Наконец подошел сторож:

— Вы кого ждете, гражданка?

— Следователя Н. по делу врачей.

— Его арестовали как врага народа. Бегите, милочка, отсюда поскорее. Может, забудут.

Эта же ситуация описана в следующем анекдоте. В кабинет к следователю Иванову ворвался следователь Петров:

— Где Иванов? Вот ордер на его арест.

— Он вас пошел арестовать, тоже с ордером.

Глядя на нее, смеющуюся всевозможным анекдотам из нашего политического быта, стало легче за Владика. Она с ним, она его поддержит, а не станет помогать КГБ, спасая… сына от КГБ. А скольким приходится получать удар от родителей…

Тамара Левина рассказала о методе, который применили к ней. После допроса следователь повез ее на машине, по дороге читал стихи, вел светскую беседу. Привез за город, к ресторану, предложил зайти, поужинать. Сначала она не понимала, что к чему, когда же поняла, расхохоталась: «Да вы посмотрите на себя в зеркало! Как вам не стыдно!»

Я просидел два дня в коридоре суда. В первый день Вероника Калиновская пожалела меня и сидела со мной за компанию. К нам подошел милиционер, не пускавший в комнату суда. Он начал «тыкать», доказывать, что нам здесь делать нечего. Я довольно грубо попросил его убраться. Вероника стала переживать, что я обидел легавого.

— Он ведь хотел понять нас, зачем мы здесь скучаем. А «тыкал» потому, что так привык!