В психушке я слышал, как пели Высоцкого и даже Галича, но а ля Высоцкий (уклон в блатную сторону) или же а ля Окуджава (уклон в сторону от гармонии высокого и низкого).
Да и не знают и не любят блатные Галича. Другое дело — Высоцкий или сентиментализированный блатными Окуджава.
Желание неполитической, но адекватной состоянию страны песни привело к песням Юлия Кима, песням театра (циклы из «Недоросля», «Шекспировские», детские). Опять карнавал, но в форме традиционной клоунады.
Странно, но именно его слова звучали во мне на допросах, во время бесед с психиатрами. Я слушал этих негодяев и патологических существ и отстранялся от них Кимом, смотрел на них сквозь клоунаду истории.
Интересно, что если перед арестом внутренней опорой был Галич, то после — Юлий Ким, его «неполитические» песни. Ненависть исчезала, и возвращалась способность смотреть на «них» как на клоунское шествие уродов.
И в «Кадише» вспоминались другие образы, близкие Киму веселой гранью клоунады истории:
Шагают они, правда, по сюжету — в газовые камеры…
Современный «карнавал» — трагикомедия и «оптимистическая трагедия» как-то неявно перекликались с песнями безумных женщин в «Кобзаре», а песня «Аве Мария» с «Марией» Шевченко.
Последняя связь — моя индивидуальная, эмоциональная, т. к. в явной форме почти ничего общего[14]
. Нищая, убогая одежда Мадонны, Мадонна на пути, в пути, параллелизм современного и библейского (Украина-Иудея: Иудея и советская, гулагная Россия).Я так много пишу о песнях, поэзии не потому, что это специфически мое восприятие происходящего. Мне кажется, что без песен и поэзии нельзя понять движения сопротивления (у украинцев — исторические «думы», народные песни, Шевченко, Леся Украинка и поэты-шестидесятники; у русских и евреев — Галич, Окуджава, молодые поэты, Мандельштам, Пастернак, Ахматова).
Галич адекватен чему-то общему в демократическом движении: если и не согласен с его мыслью, то видишь верность, истинность его образов.
И какие бы идеи ни исповедовал Александр Галич, куда бы он ни пришел, его самиздатские песни остануться точным образом-символом нравственного сопротивления, неприятия мира лжи и насилия.
Галич требует большого исследования — настолько глубок он, его мысль, эстетика, психология и язык, настолько взаимосвязаны они между собой и с его музыкой и хриплым голосом, обликом философа из ГУЛага, мудрого еврея из «Страны Советов», поджигателя «не то Кремля, не то Рейхстага» (Ю. Ким).
Карнавал, клоунада советских шансонье помогла мне в изучении игры. В ней тоже есть клоунские элементы, и не только в моторных играх-забавах, но даже в интеллектуальных. Играя в скучное взрослое лото, ребенок начинает «дразниться»: обзывать по-смешному или на языке абракадабры цифры, карты, кубики и т. д. Побежденному дают насмешливые прозвища. Эти прозвища амбивалентны: в них и радость победы, и унижение побежденного, и приглашение побежденному посмеяться вместе с победителем — ведь это игра.
Амбивалентность клоунады — способ изживания серьезных обид, зависти, злости и т. п. Это как бы детски-пророческое видение философии сильного взрослого, смеющегося над бедами, над смертью, над врагом, над своей собственной слабостью.
Только сильный смеется над собственным страданием. Слабый смеется над другими — либо слабыми, либо попавшими в беду сильными.
На этом маленьком примере видна внутренняя связь между детским и взрослым миром. Игра предваряет взрослую жизнь и служит эмоциональной школой овладения взрослым миром.
Я изучил восемь типов интеллектуальных игр. Но объемы игротек этих типов резко различаются. Пришлось придумывать новые — для пополнения игротек.
Работа над структурой игр типа трик-трак (нарды) показала, что эти игры — модели времени. И зависят эти модели от национального мифа о времени, о жизни и смерти. Возникло предположение, что нарды — модель волшебной сказки: путешествие из царства живых в царство мертвых и наоборот.
Опираясь на статью советского историка А. Я. Гуревича о разных представлениях о времени, удалось показать, что если нарды отражают миф о циклическом времени, то «гусек» (вверх-вниз) моделирует христианское восприятие исторического и личного времени.
Становилось все более ясно, что игра — не только сфера культуры, но зародыш и модель культуры в целом.
Коллега жены писала работу о технических игрушках. Мы вместе просмотрели имеющийся материал Кабинета — ассортимент игрушек, отражающих технику.
Оказалось, что основная мысль педагогов — дать ребенку все существующие виды техники и даже модели. Это и утопично, и вредно. Ребенок потонет в море машин, «машины» станут неинтересными.