Плющ Леонид. На карнавале истории

Приходит Сапожников, обещает уладить вопрос. Через неделю сцены повторяются. Особенно отличался в этом «пустоглазый», как назвал его Шарапов. У него действительно удивительные глаза — без выражения, без цвета. Несколько раз я обозвал его жандармом. Девушка-надзиратель покраснела, а он хоть бы хны.

Туалетно-фекальная тематика занимает так много места в воспоминаниях потому, что жизнь в тюрьме обнаженно животная, сведена во многом к чисто биологической «проблематике».

*

Изучив камеру, я попросил книги.

— Библиотекаря пока нет. На, почитай вот книгу.

Том Льва Толстого. Педагогические статьи. Их я прочел впервые. Очень много интересного и близкого. Особенно близка мысль Толстого, что главное в воспитании ребенка — воздействие через бессознательное. Указывает Толстой и на роль игры.

Через день повезли в Институт Сербского. В приемной молодой врач записал мои данные. Побрили, искупали, переодели в больничное и завели в палату. Там сразу же стали подходить один за другим обитатели трехкомнатной палаты.

— Марксист. Мания реформизма и марксизма.

— А! Из Прибалтики? Читал о вас в «Хронике».

— Да. Севрук.

Следующий!

— НДП.

— ? ? ?

— Да, неофашист.

Следующий:

— Сионист. Не хотел служить в армии. А вон еще один сионист. Он у нас теоретик. Кандидат медицинских наук.

— А я никто, т. е. ни за что.

— Статья?

— Клевета на строй.

— Жаль, что вас не привезли раньше. Нам уже говорили, что вас привезут. Здесь сидел один из УНФ, Красивский.

— Украинский национальный фронт? Из Львова?

— Да. Замечательный парень.

Севрук потащил покурить в туалет.

— С няней осторожно. Она целыми днями играет тут с нами в домино, слушает и доносит.

— А настоящие психи есть?

— Посмотрите сами. Я не хочу говорить.

Севрук показал юмористические дацзыбао Юрия Белова.

Граф Белов, маоист, обвиняет правого ревизиониста Брежнева и его ставленника профессора Лунца в преследовании настоящих коммунистов.

Очень хорошо написанная пародия.

Ю. Белов — верующий (сейчас находится в психтюрьме).

НДП начал рассказывать о себе. Вор. В лагере вначале был сталинистом, но передумал.

Кандидат наук смотрел на меня молча — изучал.

В углу свалена куча книг. Я просмотрел и порадовался. Это как раз то, что мне надо. Стендаль, Стефан Цвейг — биографические произведения.

Севрука вызвали к медсестре: он объявил голодовку протеста против лечения. Я советовал ему не протестовать — нет смысла делать это на экспертизе.

Подали роскошный обед. Вкусная каша, неплохой компот.

После обеда все сели играть в домино. Я перелистывал математические книги Севрука.

Вдруг вызвали. Одели и… повезли в Лефортово.

До сих пор не знаю, зачем возили в Институт Сербского. На 2 часа. Видимо, одна рука не знала, что делает другая. А может, пришло новое распоряжение сверху, отменившее направление следователя на стационарную экспертизу в Институт.

Несколько дней был один, без книг. Заниматься игрой не хотелось. Попросил тот же том Толстого. Дали какую-то соцреалистическую гадость — читал надзиратель.

Пришлось поскучать.

Наконец, однажды вечером занесли койку.

«Наседка или нет?»

Заводят. По глазам, по всем движениям видно, что бывалый зэк.

— Антик? — спрашивает.

— А что это такое?

— Антикоммунист.

— Да, статья 70-я. Но на самом деле не антикоммунист. А как вы догадались?

— Да ваших легко узнать. А я за валюту. Хотят приклеить. Перевели из Бутырки. Там сидел за хищение. Я — директор магазина. Михайлович Виктор. Меня только что перевели от вашего. От Ильи. Поэт.

— Илья? Москвич?

— Да.

— Габай?

— А ты что, знаешь Илью?

— Слышал (упоминание об Илье насторожило. «Наседка»?). Он приятель Якира и Кима?

— Да. Ким — певец.

Михайлович стал по памяти читать стихи Габая. Видимо было, что Габая он очень любил.

Поразило, что помнил даже большие поэмы. Кое-что я читал ранее в самиздате, например, поэму о Юдифи.

Уверенность, что передо мной «наседка», уменьшилась. Специально дрессировать «наседку» на поэзию? Вряд ли.

Он тоже присматривался ко мне и осторожничал. Когда узнал, что я из Инициативной группы, оживился.

Законы и все юридические тонкости знал на зубок. Объяснил, что мне проведут амбулаторную экспертизу, «пятиминутку». Врачи приедут в тюрьму.

— Не хотят, чтобы о тебе знали в лагерях и по психушкам.

Политика его не интересовала. Зато о литературе знал много.

Его отец — один из деятелей французской компартии. Специалист по политэкономии. Приехал в СССР помогать строить социализм. Вовремя сообразил, с чем имеет дело. Сам начал понижать себя в чине. Уехал в Среднюю Азию. Работал бухгалтером. Так удалось избежать ареста, обвинений в шпионаже и троцкизме.

Сына оставил у какого-то партийного босса. Виктор привык к роскошной жизни. Потом вернулся отец. Стали жить бедно. Вкус к сладкой жизни остался и привел Виктора в лагерь. После лагеря решил воровать законно. Окончив Торговый институт, стал директором магазина. Из Министерства торговли ему подбрасывали дефицитный товар, за который он брал двойную цену. Делился с благодетелями из Минисетрства, с продавцами (не дашь — донесут). Да и ОБХСС надо дать. И «народному контролю». Но на жизнь хватало.