Плющ Леонид. На карнавале истории

Незаконченность, половинчатость критики Сталина показывала, что во многом КПСС будет идти по проторенному Сталиным пути. Так оно и оказалось. Более того, уже при Хрущеве, буквально через год, начался отход назад, к Сталину.

К этому времени все больше появлялось в официальной литературе критических статей о временах Сталина. Большое впечатление произвела книга Эренбурга «Люди, годы, жизнь», в которой было подробно рассказано об уничтожении деятелей культуры, партии, советского аппарата. Смущал несколько поверхностный анализ событий, хотя и было ясно, что Эренбург не имел возможности честно проанализировать прошлое.

Интеллигентские круги обошел рассказ о том, что и сам Эренбург несет моральную ответственность за репрессии против деятелей еврейской культуры в период антисемитского погрома 1947-1952 гг. Рассказывали, что после статьи Эренбурга о необходимости для евреев ассимилироваться он стал получать массу писем протеста. Все авторы писем были посажены. Я пытался выяснить, насколько эти обвинения справедливы, и в конце концов пришел к выводу, что сам Эренбург не передавал этих писем в НКВД, а их перехватывали и прочитывали на почте. Индивидуальная же трусость самого Эренбурга в тот период была общим явлением и не может быть строго осуждена (хотя в то время я жестко относился к трусам).

Появились первые самиздатские политические или полуполитические вещи. Первой я прочел речь Паустовского в защиту Дудинцева. «Не хлебом единым» Дудинцева была первой книгой о нашем времени, которую я прочел. Мы с другом буквально выхватывали ее из рук друг у друга. Книга не обладала высокими художественными достоинствами, но нас тогда интересовала только правда, правда факта.

И как же мы были ошеломлены, когда на Дудинцева обрушилась хрущевская пресса. Это был еще один удар по вере в возвращение на демократический путь.

Вторым произведением политического самиздата было «Открытое письмо Сталину» Федора Раскольникова. Там говорилось как о том, что мы уже знали, так и о том, о чем молчала официальная печать (искусственный голод в 33-м году, нежелание помочь испанским республиканцам после поражения революции в Испании и т. д.). Часть этого письма была опубликована впоследствии в газете «Известия».

*

Точка зрения Раскольникова на голод 33-го года как на искусственно созданный поразила меня. Я начал искать тех, кто видел этот голод.

Мой дед рассказал мне, что в те времена он был дорожным рабочим и видел в одном из сел самой богатой области Украины гору умерших от голода. Когда рабочие спросили об умерших своего начальника, латышского стрелка времен гражданской войны, тот хладнокровно сказал: «Это кулацкая демонстрация».

Знакомый, проводивший в те времена коллективизацию в Сибири, приехал в 33-м году на Украину. Родное село его было почти вымершим. Он зашел к себе в хату. Пусто. Позвал: «Есть ли кто дома?» С печи спустился младший брат, который рассказал, что едят они сейчас кору деревьев, траву, лебеду и ловят диких кроликов. Мой знакомый спросил брата: «А что же вы будете есть, когда кроликов больше не станет?» — «А мама сказала, что если она умрет, чтобы мы ели ее». Этот же знакомый рассказал мне о нескольких случаях людоедства, с которым он столкнулся в те времена. Его рассказы настолько ужасны, что у меня нет сил пересказывать их.

Я спросил его о причинах голода.

Во-первых, голод начался еще в 1931 году. И начался он тогда по двум причинам. Середняки и кулаки не хотели идти в колхоз. Стали проводить изо дня в день собрания, на которые насильно сгоняли крестьян. На этих собраниях ставили вопрос так: «Кто против колхоза, тот против советской власти. Проголосуем. Кто против колхоза?» Смельчаков почти не оказывалось. В колхозы пошли 90-100 % (это частично показано в «Поднятой целине» Шолохова). Зная о том, что им придется сдавать в колхоз лошадей и коров, крестьяне стали резать животных. Лошадей многие жалели и потому просто отпускали в поле. По всей Украине бегали одичавшие голодные лошади. В ответ на эти действия крестьян власти усилили экономический и полицейский нажим. Помимо общего государственного налога ввели дополнительный, который назначался сельсоветами. Председатель сельсовета нередко облагал налогами своих личных врагов, невзирая на степень их зажиточности. Если крестьянин не сдавал зерно по этому налогу, к нему приходили активисты и производили обыск. Так как активисты были односельчанами облагаемого налогом, то им нетрудно было найти запрятанное зерно. Если зерно находили, то специальными палками разрушали трубу на хате — в знак того, что здесь живет кулак или подкулачник, саботирующий мероприятия советской власти. Налог могли наложить на того же человека во второй или третий раз — пока у него не исчезнет весь хлеб.

Собранный хлеб хранился в специальных зернохранилищах. Много хлеба при этом погнило. Зернохранилища охранялись войсками. Если голодные люди пытались проникнуть в эти хранилища, по ним стреляли.