Плющ Леонид. На карнавале истории

Книги просит не передавать: не может не только читать, но и думать о чем-либо. Просит всех извинить, что не отвечает на письма, но ему просит писать:

— Письма выдают мне только для прочтения, а потом отбирают. Забрали и фотографии.

Просит, чтобы похлопотала о переводе в другое отделение, в № 12, в котором был вначале и о котором на первом свидании сказал: «Здесь страшно, здесь так страшно».

Во время свидания вошла лечащий врач, с радостной улыбкой поздравила всех с праздником Великого Октября. Молчу, а как хочется сказать все, что думаю о них, но понимаю, что надо сдержаться: Леня в их руках.

— Меня интересует диагноз моего мужа. Почему ему дают галоперидол? Дают ли корректор и какой?

— Какой корректор? А вам зачем знать?

— Но ведь я знаю, что дается галоперидол. Именно этим объясняется тот приступ у моего мужа, свидетелем которого мы с сыном были.

— А что, разве Леонид Иванович жалуется? Ведь у нас с ним прекрасные отношения. Неправда ли, Леонид Иванович?

Леня молчит. Но его взгляд отвечает очень ясно на этот вопрос.

— Что касается вашего вопроса, то я ничего говорить не буду: ни диагноза, ни чем мы лечим.

Иду на прием к заместителю начальника медицинской части тюрьмы Катковой В. Я. Прошу перевести в другое отделение и разрешить иметь при себе письма и фотографии.

Каткова медовым голосом начинает рассказывать, как у них здесь хорошо, как все больные и родственники довольны, как много желающих попасть к ним.

— Они ведь не знают, за что здесь люди, но они знают, что у нас лечат. Мы — московской школы.

— Снежневского?

(С гордостью): — Да, Снежневского. Вы не думайте, у нас не экспериментируют, а лечат строго по методике. Нами все довольны, приезжают к нам и профессора.

Она еще долго говорила, как у них хорошо и как они заботятся о больных.

О переводе в прежнее отделение: — Это невозможно, там у нас соматическое отделение. Там находятся люди, у которых наряду с нервными болезнями и туберкулез, язва, печень. Мы часто перемещаем больных. Да там и места сейчас нет, некуда и койку поставить.

— А насчет писем и фотографий?

— Письма, знаете, их ведь много набирается, а могут прусаки завестись. У нас их, конечно, нет, но всякое может быть. А фото — ну, хорошо, это просьба скромная — и письма некоторые, я это постараюсь решить, думаю, можно будет оставить.

Да, школа была Снежневского. С ним я уже была «знакома»: в ответ на мой крик души получила уведомление о вручении. Он получил это письмо:

Андрей Владимирович!