Плюшевый мишка

Он остановился на Сиамской, не обратив внимания на стоящий у тротуара мотороллер. Дом, в котором жила Вивиана, был новый, роскошный, дверь, как у Филиппа, была остекленной, с чугунными завитушками.

Проходя через первый холл, он назвал себя — консьержка привыкла к его ночным визитам. Затем надо перейти внутренний двор и войти во второе здание, такое же, как первое. Квартира Вивианы налево, в первом этаже, у него свой ключ. Под лестницей всегда стоят детские коляски.

Но он не сразу вошел в дом. Он остановился во дворе, нашаривая в кармане ключ, и машинально бросил взгляд на металлические ставни с дырочками, расположенными розеткой.

Он был удивлен, увидев свет, и не только в спальне, но и в гостиной.

Мыслей в связи с этим у него не возникло. Если и были, то очень смутные. Велико ли будет удивление Вивианы, если она вдруг услышит выстрел под своими окнами? Казалось, она не верила, когда он говорил, что ему ничего не стоит уйти из жизни и даже порой появляется такое искушение.

Должно быть, она воображает, что таким способом он пытается вызвать у нее жалость…

Не придя ни к какому решению, он подошел к ее окнам и услышал голоса.

Нет, это не радио — он узнал голос своей секретарши. Он даже понял, что Вивиана находится в спальне и говорит достаточно громко, чтобы ее услышали в гостиной, откуда ей отвечал мужской голос.

По звуку он безошибочно определил, что мужчина сидит в английском кресле — его кресле; Вивиана подарила ему это кресло ко дню рождения, потому что он жаловался на неудобные узкие кресла ее обстановки.

По акценту он узнал студента-венгра, которого Вивиана как-то представила ему во дворе Пор-Рояля.

Его звали Януш Микульский, ему едва ли было года двадцать два, его черные волосы завивались кольцами, а глаза ярко блестели.

Он беженец. Семья его погибла. Он очень беден и не ходит на лекции Шабо, а посещает гинекологические курсы профессора Бланка, в том же здании.

— Если бы вы могли выхлопотать для него какую-нибудь платную должность, хоть с самым низким окладом! Мне жаль его, хотя он никогда не плачется. Я знаю от его товарищей, что он редко ест досыта…

Вивиана познакомилась с ним во дворе Института материнства, когда ждала своего шефа. Иногда, сверху из окон или на выходе, Шабо видел, как венгр стоит, облокотясь на его машину.

Он ему не нравился. И это было видно. Никогда он не заговаривал о нем с Вивианой. Тем не менее он замолвил за Микульского словечко в разговоре с Бланком, но не слишком настойчиво, и даже не дал себе труда осведомиться о результатах своего ходатайства.

Они разговаривали, сидя в разных комнатах, спокойно и мирно, без волнения, как люди, которым уже не надо выставляться друг перед другом. Шабо не различал слов. Но его поразил ритм беседы, потому что он раскрывал их подлинную близость.

После того как он принял решение, это предательство показалось ему последним и наивысшим оскорблением. Никогда его не щадили, а теперь, когда он готов уйти, никого не проклиная и не возмущаясь, для него приберегли последнее разочарование.

Со знанием дела Вивиана отлучила от него молоденькую эльзаску. На целые месяцы установила вокруг него настоящий санитарный карантин и не моргнула глазом, не проявила ни малейшего раскаяния, когда полицейский инспектор показал ей фотографию утопленницы.

И все это время она украдкой встречалась с Микульским, принимала его у себя, он освоился в этом доме, оброс привычками, как сам Шабо.

Неопределенная ненависть, которая сжимала ему горло, когда он выходил от Филиппа, вернулась, еще более яростная, но теперь у нее был определенный объект.

Он вошел в здание, повернул ключ в замочной скважине, вынул из кармана пистолет, нащупывая пальцем зернистую кнопку — должно быть, это и есть предохранитель.

Сидя в английском кресле. Микульский смотрел, как он входит, в его черных глазах застыло удивление. Он не догадался встать. Он так и остался в кресле, скрестив ноги, с сигаретой в руке, а в это время Вивиана, которая не слышала, как открылась дверь, продолжала говорить, снимая макияж. Она сидела перед зеркалом в одной комбинации, с плеча соскользнула бретелька.

Все произошло очень быстро, в несколько секунд, но перед Шабо за это время открылась подлинная протяженность его долгого и мучительного пути.

Он по-прежнему не решался перейти к действию. Весь этот день он колебался, словно надеялся найти невозможный выход из положения.

Теперь этот выход ему предоставили. Ему больше незачем убивать себя.

Незачем призывать на помощь своего друга Барнакля. Теперь им займутся другие, другие возьмут на себя труд опрашивать поток свидетелей, и свидетельства наконец-то обретут смысл.

— Ты почему не отвечаешь? — спокойно спросила Вивиана.

Она повернула голову вполоборота, увидела Шабо, револьвер, и ее смешной и жалкий вскрик ничуть не соответствовал серьезности происходящего.

Шабо поднял руку с оружием и заколебался — нет, он не раздумал стрелять, но он выбирал цель. Переводил дуло то на одного, то на другую. Ум его был на редкость ясен. Давно он не чувствовал себя таким здравомыслящим, как в этот миг.