Плюсик в карму

Серафима неосознанно огляделась, чуть поежилась от чьего-то пристального внимания и вновь сосредоточилась на спешащем Жехе. Эрик вглядывался в незнакомку с жадным любопытством. Солнечные блики отступили, но очарование момента не исчезло, как будто в глазу застряло. Она вся дышала жизнью и здоровьем, как и положено женщине, которая только-только рассталась с юностью и сделала первый шаг к зрелости. А душа взрослая. Это видно. Людей, прошедших омоложение, разглядеть несложно. Особенно при некоторой практике. У потомка нрекдольских королей подобный навык был едва ли не врожденным. Магия омоложения есть достояние королевского дома и, как сказала бы Ольга, монопольный бизнес. Вот и в Серафиме Эрик видел опыт, а не юную жажду впечатлений. Эта особа умела ценить жизнь и не распыляться.

Красива? Скорее — нет. Томные трепетные жены придворных шаркунов не сочли бы ее конкуренткой. Эрик усмехнулся — он бы тоже не счел. Сима нравилась ему куда больше. Вот чего-чего, а столь модной эфемерной хрупкости в ней не было. Эта не заверещит, если обнять покрепче, и не станет изображать удушье, если в постели навалиться всем телом. Вообще-то, по оценке Эрика, в ее облике было всего чуточку «через». Он был мужчиной, а потому не разбирал нюансов. Слегка крупновата, хотя все положенные выпуклости и впадинки наличествовали и сосуществовали вполне гармонично. Малость ярковата — загорелая, румяная, белозубая. Излишне раскованна — смеется в голос и демонстрирует себя не стесняясь. Ольга тоже такая.

Если бы король знал это слово, он бы определил Серафимину внешность как типично славянскую. Широко расставленные серо-голубые глаза; прелестная неидеальность чуть курносого носа; яркий рот, который даже сейчас, растянутый в улыбке, не утратил четкого абриса.

Женщина ловко соскочила с низенькой повозки — кузнец подоспел.

— Симушка! — Старый Кобзарь был так рад, что у него спазмом горло перехватило. Они обнимались так, как будто не четыре дня в разлуке, а как минимум фронтовые товарищи встретились. — Случилось чего?

— Тёть Сим! Как здорово! — прохрипел запыхавшийся Пашка. Пробежка не прошла даром, слаб еще. Обниматься не сунулся — не по возрасту, просто от души улыбался и деликатно гладил гостью по спине.

— Тр-тр-тр, — поздоровалась Тыря, радуясь Пашкиной радости и новому человеку, от которого так хорошо пахло Ольгой. — Трряф-ф, — добавила она для убедительности, чтобы уж все поняли, что она тоже рада, и полезла за осязательными впечатлениями.

Серафима аж замерла — вот это зверюга! Попятилась бы, но Жех по-мальчишечьи хихикнул и удержал. А неведома тварюшка, собака-не-собака размером с подтёлка и соответствующими клыками, сопела, ластилась, вела себя как непуганый щенок, урчала и тарахтела что-то нетерпеливое. Руки Симы своевольно потянулись к рыжему, теплому от солнца меху. Семеныч с Пашкой понимающе переглянулись — настоящая женщина завсегда дитя учует, даже в страшном звере.

— Это что за собачудушко? — Серафима упоенно ласкала Тырькину морду, что-то ворковала себе под нос и, кажется, готовилась перейти к поцелуям. Щена млела, часто дышала и явно нацелилась облизать добрую двуногую. Пашка еле успел со своим «фу».

— Ты поосторожнее, тёть Сим. Мы ядовитые. — И шлепнул мелкую по носу, чтоб не забывалась. — Уж прости, предупредить не успел — кто ж знал, что вы так быстро сконтачитесь! — Серафима насторожилась и отдернула руки. Тырюха недовольно урукнула — чешите меня, чешите, а парень продолжил:

— Да не бойся, просто осторожнее. Помереть бы не померла — мы еще маленькие, не сильно ядовитые. — Пашка ласково посмотрел на щенулю. — Но кожу бы попортила. Не давай себя лизать и царапать, тёть Сим, а все остальное можно.

— Это чудо твое, что ли?

— Ага, — гордо осклабился Пашка, — наше с тёть Олей. Клевая, правда?

— И нахальная, — пророкотал Семеныч, отталкивая настырную морду. Тыря недовольно заворчала — знала, что от этого человека нежностей не дождешься, но все равно его любила. Хороший. Дорогая подруга его обожает.

— Это что же за зверь такой? — поинтересовалась Сима. Страх, вызванный упоминанием яда, прошел, и ее руки опять потянулись к шелковистой шкурке.

— Нгурул, кто же еще? — Пашка даже обиделся. Как это можно не догадаться?

— Да ладно, — как-то безразлично отреагировала Серафима. — В народе треплются, что нгурулы страшнючие, а тут такая лапочка. — Павел закатил глаза. Ну прям как тёть Оля, только хуже — сплошное мимими.

Тырино тарахтение вдруг сменило тональность с умильного на настороженное. Щена отстранилась, напружинилась и уставилась куда-то за спину Жеха. Все непроизвольно проследили за ее взглядом — никого. Пусто. Потом охнул Пашка — догадался посмотреть глазами щены. И сразу вытянулся в струнку — там стоял гость лавэ. Старший по званию, и не только. По наблюдениям Пашки, этот вроде как простой наездник (ага, щаз) чином повыше лавэ будет. Казалось бы, друзья, а рамочек шеф придерживается строго. Да и тёть Оля намекала: очень важная птица.

Эрик тихо крякнул от досады — разоблачили — и сдернул невидимость.