Плод чужого воображения

Сейчас девчонки посмелее, знают больше, уроки у них в школе специальные, мы попроще были. Всех красавцев городских наперечет знали. Веньку Правдивцева, журналиста, известного уже поэта, он у нас часто выступал на вечерах, а потом отвечал на вопросы; Виктора Поплавского, режиссера нашего ТЮЗа, страшного бабника, и пьесы у них запрещали несколько раз, вроде как за порнографию. И Элика Газамова, гулену, каких мало, и пьяницу, саксофониста из молодежного кафе; словом, всех знали, были в курсе сплетен, кто с кем гуляет, кто кого бросил – в таком смысле. Вы не подумайте, мы с ними знакомы не были, просто так болтали по-дурному, по-детски. Куда нам до них, у них такие девушки в тусовке были – актрисы, журналистки, манекенщицы из нашего Дома моделей, совсем другой мир, вот и выдумывали о них, представляли себе. А самый главный городской красавец был художник-дизайнер Дэн Рубан. На самом деле он был Даниил, но называл себя Дэном.

– Данька Рубан? – перебивает ее Денис. – Помню такого! Редкая сволочь! Мы с парнями не раз мутузили его за гонор.

– Не перебивать! – закричала Инесса. – Вы, мужчины, ничего в женщинах не понимаете! И вообще, это не тот, это однофамилец. Любаша!

– Я как вспомню… – вздыхает Любаша. – Даже не знаю! Сейчас просто удивительно, а тогда… От одного звука его имени у нас дрожь в коленках. Дэн то, Дэн се! Видели Дэна то с моделькой, то с актрисой городского драмтеатра, выходили из ресторана, шли по улице, ехали на машине – у него была здоровенная синяя машина с откидным верхом, американская, говорили. А раз видели в театре, как он стал перед своей девушкой на колени и надевал ей сапожки! Нежно так, осторожно, молнию застегивал. Мы в отпаде были! Застыли, рты пораскрывали, прийти в себя не можем. Она гордая стоит, голову откинула, а он на коленях, и ножку ее в руках держит. Кому бы из нас такое – сразу помирать на месте можно! Месяц в себя прийти не могли, только и разговоров об этом выдающемся событии.

И сам красивый, смуглый, черноглазый, цыганских кровей, на Антонио Бандераса похож. Волосы длинные. И одет всегда стильно, белое любил, просто принц из сказки. Говорили, три раза женат был, от женщин отбоя нет, талантливый – ужас, его в столицу зовут, вот-вот уедет! Мы, дурехи, чуть не ревем: как же без Дэна дальше жить, осиротеем!

Так и жили, все в ожидании красивой любви. Бегали к мастерской Дэна, чтобы хоть одним глазком увидеть, как он выходит, садится в машину. Иногда веселый, иногда насупленный, злой вроде, дверцей хлопает, рвет с места. Ну мы и выдумываем, что да почему, что там у него случилось. И всегда несчастная любовь виновата, а другого горя вроде и не бывает. Считали, самое главное в жизни любовь. Глупые девчонки были, ветер в голове. Так и жили.

И вот однажды иду я домой, осень, темно уже было. И вдруг вижу, идет навстречу Дэн Рубан! Длинный расстегнутый плащ тротуар метет, волосы по плечам, ворот шикарного белого свитера торчит. Иду навстречу, а у самой коленки подгибаются, сердце в желудок проваливается и губы пересохли. Думаю, расскажу девчонкам, не поверят, что так близко видела Дэна, причем одного! И улица пуста – никого!

Поравнялся он со мной, зыркнул и вдруг хватает за руку, дергает к себе и… А я чуть в обморок не падаю, чувствую запах его одеколона, еще спиртного вроде, ударяюсь плечом ему в грудь. А он говорит что-то быстро так, я и не разобрала, смотрю на него дура-дурой и молчу. А он повторяет, и тут до меня доходит, что он сказал! Не буду повторять, язык не повернется. Я рванулась, а он хватает меня за плечо и вдруг впивается ртом мне в шею. Тут меня такой ужас взял, вроде как убивать он меня собрался! Как заору я! Он матом на меня, а я ору. На другой стороне люди шли, остановились, потом к нам переходят, а я ору как ненормальная. Он размахнулся и по лицу меня рукой в перчатке, резко повернулся и в парк, только плащ крутнулся. А я продолжаю орать, не могу остановиться.

– Я же сказал, сволочь! – ввернул Денис. – Сколько девчонок перепортил! Мало мы ему морду били.

– Не перебивать! – закричала Инесса. – Любаша, а потом что?

– Потом… Подбежали ко мне мужчина и женщина, перепуганные, спрашивают, что со мной, думали, он меня ножом пырнул. А я ору! Женщина меня обняла, утешает, говорит что-то, мужчина предлагает «Скорую» – шок, говорит, у девочки! Едва меня успокоили. Кричать я перестала, но дрожь так и бьет, и идти не могу. Они меня до самого дома довели, только там я оклемалась, спасибо сумела сказать. Прибежала домой, забилась к себе, до утра в постели прорыдала. От унижения, от пощечины, от его руки в перчатке. От горя и стыда. Даже умереть хотела! Ей-богу, было бы чего под рукой, мигом проглотила бы! А на шее синяк, на другой день свитерок с высоким воротом пришлось надевать.

Подружки снова завели про Дэна, а меня чуть не стошнило. Ничего я им не рассказала – хоть малая была, а поняла умом своим, что, если не скажешь, так вроде и не случилось ничего. Хотя секретов у нас друг от дружки никогда не было.