Плоды манцинеллы (СИ)

— Думаешь, они видят разницу? Думаешь, она для них есть? Это маленький город, Бастиан, не удивлюсь, если все знают друг друга в лицо.

— В Европе полно таких городов, — не унимался Майер. — В Германии, Франции, Чехии. Там нас так не встречали.

— Там и люди были другие.

— Я не понимаю. Мы же просто идем, никого не трогаем. В чем вообще смысл? Они пялятся на нас, словно мы факелы в руках несем.

— Я не знаю, Себастьян, не знаю, в чем смысл.

— Но ты была готова. Сама сказала в аэропорту…

Снег хрустел под ногами. То зычно, то глухо — будто каждый шаг нес в себе уникальность. Марта, насупившись, смотрела вперед, придерживая рукой длинный подол пальто. Ее теплое дыхание оседало инеем на шарфе и вороте, создавая красивый, самобытный образ.

— Я… — она запнулась, подыскивая слова. — Ты раньше не был в России, да? А я была. Давно, очень давно. Тут и раньше везде ощущалась эта недоброжелательность. Даже не совсем так — со всех сторон тянуло озлобленностью, да такой, что граничит с ненавистью. Теперь же, с приходом сканера… — Марта язвительно поморщилась. — «Метлы». Не думаю, что стало лучше.

— Такие же люди, как и мы, — Майер неуютно поежился. — Никогда я не понимал всех этих социальных особенностей. Всю жизнь был…

— Изгоем, — кивнула она. — И не ты один. Но я адаптировалась и привыкла. А вот эти люди, — Марта неопределенно махнула рукой, — кажется, не смогли. Или же смогли, но их мир пожестче нашего.

— Ты ищешь им оправдание?

— Так и есть, Бастиан, — она остановилась и посмотрела в глаза. — Я пытаюсь донести до тебя одну простую мысль, но ты никак не хочешь ее понять: мир не был готов к НСГМ. Мы создали монстра, Себастьян, и беды многих на нашей совести. Даже первый встречный в этой стране…

— И что ты хочешь от меня теперь?! — вспыхнул он. — Ты твердишь мне о какой-то нарушенной нравственности, приводишь тупые аналогии с индейцами и все ноешь, ноешь: НСГМ то, НСГМ это. Что я должен сделать? Повернуть время вспять?

Она одарила его ледяным взглядом и круто развернулась на каблуках, скрипнув снегом под ногами. Марта решительно шагала по улице, и Себастьяну ничего не оставалось, кроме как следовать за ней.

— Все в этой жизни имеет цену, понимаешь? — он шел, выкрикивая слова. — Любое крупное открытие меняет мир, и мы меняемся вместе с ним. Должны меняться. Те, кто не может… Ну, это их проблемы.

— Их проблемы? Это ты смело сказал, — она резко остановилась, крутанулась и ткнула пальцем ему в грудь. — А ты никогда не задумывался, кем бы ты был, если бы сканер изобрел кто-то другой? Давай я тебе скажу, Себастьян Майер, открою твои замутненные глаза: твой скан чуть выше медианы. Ты не гений. Ты не прирожденный спортсмен или музыкант. Тебе не стать математиком или режиссером. Ты никто. Вот так вот просто. И об этом очень красноречиво сказано в твоей карточке. Но Великим Изобретателем ты стал вопреки унылой статистике, ты много трудился и преуспел. А все, кого наш драгоценный «Ноджу» заклеймил непригодными, не имели даже этого. Не имели простого шанса сделать что-либо, чтобы доказать свою состоятельность и возможную значимость. Вот такая наша правда, такой мы ее видим и принимаем. Но талант не равен труду, Бастиан.

Себастьян хотел парировать, что-то возразить… Но не нашел аргументов. Ведь Марта была права. Результаты собственного обследования трактовались однозначно: будь он рядовым человеком — сканер бы его уничтожил. «Смел» в общую яму среднестатистических людей.

Бремер терпеливо молчала. Она злилась, Бастиан видел, как яростно пылали ее глаза, как изогнулись уголки губ, но она выдерживала паузу, изучала реакцию.

— Болтовня, — бросил он. — Мы ничего не изменим уже, и ты это знаешь. Как бы ты не возмущалась, как бы ни злилась, все будет так, как будет. Хватит уже.

— Ты говоришь…

— Хватит, — грубо прервал ее Майер. — Когда Кристоф показал нам скан этой девочки, ты загорелась. Стала такой, как когда-то давно, в самом начале. Но твое отношение ко всему, что связано с НСГМ, резко негативное. И мне теперь непонятна эта твоя заинтересованность нашей сиротой. Зачем ты вообще поехала, если так ненавидишь плоды наших трудов?

Она твердо смотрела на него и выглядела окрыленной, готовой к бою. Но тут же поникла и пробормотала, уставившись в ноги:

— Я хочу знать, за что мы заплатили.

Все слова были сказаны, и каждый остался при своем. Весь оставшийся путь до больницы они провели в полной тишине, зыбкое полотно которой нарушалось лишь скрипом свежего снега под твердыми подошвами. Бремер и Майер шли, погруженные в свои мысли, шагали по широкой улице Коломны совсем рядом, едва не касаясь рукавами, такие близкие друг другу… Но в то же время такие далекие, разделенные настоящей пропастью непонимания, которой только предстояло перерасти в бездну отчуждения.

«Ничего уже не вернуть. Ничего не изменить», — пронеслось в голове у Себастьяна. Он вспоминал те моменты, когда они точно также шли по улицам незнакомых городов. Тогда все было иначе.