Плоды мести (СИ)

— Вообще, конечно, они сейчас должны быть немного заняты борьбой за место нового вождя, но какой-то интерес к тебе все же остался, — смутился жахани. — Постарайся выжить. Ты мне еще нужен на Лумее.

— Лучший совет в моей жизни после того, как настоятель посоветовал приглядывать за новыми друзьями, — процедил сквозь стиснутые зубы монах, вспомнив, как его чуть не сожрали живьем в племени Аггрха.

Человек огляделся и с удивлением обнаружил, что к нему направляются не только зеленокожие, но и его собственный отряд. Люди опередили орков и шагах в двадцати дружно преклонили колени перед Михелем, сняли шлемы, склонили головы и прижали кулаки к груди. Они громко запели молитву, некогда обращаемую к человеческим богам. Не все из них хорошо знали текст, но все старались.

Архаичные слова звучали торжественно. Михель знал эту молитву: ее вдалбливают в головы всем человеческим детям. Он знал ее, но всегда молился только Вседержителю пока не утратил веру. Теперь он не понимал, что происходит, и чувствовал себя одновременно странно, неловко и глупо.

— Подпевать будешь? — ехидно спросил Лю.

— Меня, вроде бы, не собираются убивать.

— Вот и славно, подыграй им тогда, что ли.

Орки шли не слишком уверенно, поэтому и отстали. Для них было странно, что нужно поклониться инородцу, хоть он и победил самого Бурхана. Разношерстная толпа — посмотреть на бой собралось много племен — запрудила все поле. Разного роста и оттенка кожи, кто-то в стальных латах и с хорошо выкованными топорами, молотами и мечами, а иные только в набедренных повязках и с простыми дубинами вместо оружия. Но у всех них была одна цель: воздать почести своему новому богу, честно добывшему в поединке право вести за собой племена. Как это принято у орков от начала времен.

Зеленокожие смешались с людьми, теперь видя в них единоверцев, но падать ниц не спешили. Орочья традиция требовала другого, и батыры зарычали, потрясая оружием.

— Славься! — на орочьем и человеческом сотрясло долину.

— Никогда бы не поверил, если бы сам не видел все твоими глазами, — восхищенно прокомментировал Лю.

Человек стоял со спиной прямее натянутой струны. Полы его истрепанного одеяния шевелил ветер, и он не знал, что теперь делать. Жахани уловил эту неуверенность.

— Слушай, только не вздумай сейчас начать проповедь про Небесного отца. Нам эта армия пригодится, а своими бреднями ты оставишь их вообще без веры. Подыграй ребятам, говорят тебе. Видишь, как они тебе радуются? Нет-нет, петь не надо! Я же пошутил!

— Богохульство, — пробормотал Михель, чувствуя, как начало саднить правое ухо.

Человек машинально протянул руку и потрогал больное место. Кровь. Бурхан все-таки сумел зацепить его шипом. В пылу сражения он и не заметил боли, но сейчас пульсирующее жжение стало почти нестерпимым. Монах свел вместе руки для молитвы Вседержителю — целение работает именно так — и обомлел. Жидкость, сочащаяся из раны на ухе, была черной, такой же черной, как у Гарба. Пульсирующая боль неожиданно прошла. Михель еще раз потрогал абсолютно целую ушную раковину и растерянно поцокал языком.

Хор славящих его голосов стих: все ждали первых слов нового кумира.

— Смотри, как хорошо все выходит, — подбодрил его Лю. — Ну же, забирай всю ораву с собой и двигай к Храму Творения. Они и так туда собирались, так что осталось только наобещать им всякого. Главное, не забудь предупредить храмовников, что мы с ними дружить идем, а то они нервно реагируют на чужие войска.

Михель прочистил горло. Что же сказать?

Порывы ветра усиливались, охлаждая разгоряченное после ожесточенного боя тело, и заставляли мятущийся разум рассуждать спокойнее.

Будь он все еще верен Вседержителю, можно было бы поговорить о всеобщем благе, всепрощении и доброте, только теперь в эти идеалы с трудом верилось и самому. Лю прав: такие речи только внесут смуту в единые сейчас ряды орков. И все же хотелось воззвать к чувствам, которые, как Михель верил, есть в сердцах любого разумного существа.

— Я вижу перед собой славных воинов, — громко сказал человек, обращаясь прежде всего к громилам с зеленой кожей.

Толпа радостно загалдела. Непостижимым образом они поняли каждое слово без всякого перевода, что еще больше убедило их в божественности человека. К тому же монах после боя подрос и раздался в плечах, теперь почти не уступая габаритами поверженному Бурхану. Люди также взирали на него, забывая дышать: они-то прекрасно помнили, каким щуплым Михель был по пути сюда.

— Скажите мне, за что вы привыкли биться?

— За еду! За детей! За бога! За битву! Ради добычи! Чтобы прославиться! — раздались разрозненные голоса.

Звучали все новые и новые поводы для сражений, и не было им конца. Михель Ди Лёве внимательно слушал, также легко понимая все и различая каждый из голосов своей паствы, на каком бы расстоянии он ни был.

— Я не услышал очень важной причины, — сказал он, остановив галдеж поднятой ладонью. — Вам нравится Лумея?