Плоды свободы

– Чего ты хочешь от меня, волчица? – Голос Локки словно отдалился, и каждое ее слово теперь сопровождалось каким-то призрачным эхом. – Чтобы я поведала тебе о ледяных черных пространствах, где нет ни верха, ни низа, ни времени, ни расстояния? Ты не поймешь. Что с того, если я расскажу или даже покажу тебе раскаленную пыль, из которой рождаются звезды? Ты не осознаешь и крохотной доли. Но ты и не должна. Ведь и для меня непостижимо то, что заставляет тебя любить и клясться. Каждому свое, моя Грэйн, моя Верная. Прими это и будь спокойна.

– Что ждет нас теперь, Локка? – помолчав, спросила ролфи. – Смерчи и землетрясения, ураганы и штормы, должно быть? Наш мир изменился с ее приходом. Ведь она… она – божество полукровок? Это их вера дала ей силы родиться?

– А как по-твоему? – лукаво улыбнулась богиня. – Разве я – Мать одним лишь Первым? Разве дети Глэнны и дети Морайг равно не взывают ко мне? Так и она, рожденная верой и отчаянием, ждущая первого омовения… она, наша новая Сестра, примет всех, кто придет к ней, кто будет сражаться за нее и любить ее… Какое имя ты дала бы ей, Грэйн?

– Кто я, чтобы поименовать богиню? – настороженно прижала уши ролфи. – Верно, найдутся и более достойные.

– Найдутся, конечно. Уже нашлись. Но каждый из вас, смертных, зовет нас по имени – будто в первый раз. Ну же!

– Фрэйна.

Слово сорвалось с уст прежде, чем ролфийка успела его остановить. Локка ответила клекотом и взмахом крыльев. Зажмурившись, чтоб не выжгло ей глаза торжество богини, эрна Кэдвен пропустила миг, когда Госпожа пламени сбросила человечью плоть и взлетела туда, ввысь, к своей новорожденной Сестре. Но по всему выходило, что Грэйн угадала. Кого еще могла породить вера народа всеми отверженных смесков, как не Свободу?

Аластар Эск, одержимый

Смотреть на обезумевших людей, которые молились, рыдали, выли и хохотали одновременно, князь не стал. Зрелище, способное лишить рассудка даже самого сильного духом. А как иначе? Новая луна! Новая богиня! Новый мир! Чем не повод для братания между рядовыми и генералами, между чистокровными диллайн и полукровками? И каждому человеку, живущему под… теперь уже четырьмя лунами, было в эту январскую ночь даровано свое откровение. Боги праздновали, смертные же, как водится, внимали с трепетом.

Аластару тоже открылось кое-что. Поэтому он и пил в полном одиночестве какое-то дешевое пойло из тех запасов, что сыскались в опустевшем трактире. Хозяин, видимо, присоединился к остальным горожанам, устроившим в честь величайшего события факельное шествие. Радость у людей, как-никак! Их можно понять.

Нацедив из бочонка стаканчик красного и не забыв бросить пару лейдов в медную плошку, князь уселся спиной к двери. Кровавым чудился ему свет новорожденного божества, льющийся в окно, темным и беспросветным виделось будущее. Да еще и вино дрянное. Вот напасть!

– Заливаешь горе?

Аластар обернулся резко, точь-в-точь сыч лесной, почти неестественно для человека дернув шеей. Острейший слух неожиданно подвел? Или мужчина, стоявший теперь посреди трапезной, просочился туманом сквозь щель под дверью?

– Ты кто?

Но пистолет брать в руки князь не стал. Его незваный гость широко развел руки, показывая, что безоружен. Ни сабли, ни ружья, ни ножа.

– Я спрашиваю, помогает ли вино? – спросил как ни в чем не бывало пришелец, бесцеремонно разглядывая Аластара с головы до ног.

– Нет, – честно признался тот. – Я тебя знаю?

– Конечно.

Три века прошло, но детская память цепкая и хранит иногда удивительные детали. Например, эти глаза цвета чистого золота Аластару видеть уже доводилось. Над собственной колыбелью.

Теперь они сидели напротив, разделенные веками и деревянной столешницей. Один в генеральском мундире с шитьем на воротнике и обшлагах, ботфортах и рейтузах, другой – в плаще с капюшоном и тунике кроя пятивековой давности, а разницы почти никакой. Если не приглядываться к морщинам, перечеркнувшим лоб офицера, и не замечать горьких складок вокруг рта волшебника.

– Ты разочарован, сын моего сына? Ты ждал прощения?

– Не знаю. Пожалуй, одного я точно не ждал – встречи с тобой, Арайн.

Дед брезгливо понюхал содержимое стакана и быстро выплеснул вино на пол, чтобы налить из собственной фляжки.