Плоды вдохновения

Повстречался мне нежданно
и лишил покоя.
И что я ему желанна
показал рукою.
Молча я взглянула страстно,
слова не сказала
и рукой, что я согласна,
тут же показала.
Образец любовной страсти
нами был показан.
Разговор влюбленным, к счастью,
противопоказан.
А потом горела лампа,
молча мы курили,
молча думали: «И ладно,
и поговорили…»
Так вот счастье и куется
издавна, веками…
Всем же только остается
развести руками.

Путь к мудрости (Алексей Марков)

Всю ночь себя четвертовал

И вновь родился утром.

Бескомпромиссно-твердым стал

И молчаливо-мудрым.

Алексей Марков

Всю ночь себя колесовал,
Расстреливал и вешал.
Я так себя разрисовал,
Что утром сам опешил.

Зато когда наутро встал –
Совсем другое дело!
Душою за ночь мягким стал,
А тело – затвердело.

Молчанье гордое храня,
Я сел на одеяло.
Бескомпромиссностью меня
Обратно обуяло!

И – дальше больше! – мудрость вдруг
Во мне заговорила.
И снова ахнули вокруг:
– А вот и наш мудрило!

Он может, но… (Николай Доризо)

Нет, жив Дантес.

Он жив опасно,

Жив

вплоть до нынешнего дня.

Ежеминутно,

ежечасно

Он может выстрелить в меня.

Николай Доризо

Санкт-Петербург взволнован очень.
Разгул царизма.
Мрак и тлен.
Печален, хмур и озабочен
Барон Луи де Геккерен.
Он молвит сыну осторожно:
– Зачем нам Пушкин?
Видит бог,
Стреляться с кем угодно можно,
Ты в Доризо стрельни,
сынок! –
С улыбкой грустной бесконечно
Дантес
взирает на него.
– Могу и в Доризо,
конечно,
Какая разница,
в кого… –
Но вдруг
лицо его скривилось,
И прошептал он
как во сне:
– Но кто тогда,
скажи на милость,
Хоть словом
вспомнит обо мне?!..

Ужин в колхозе (Давид Самойлов)

– Встречай, хозяйка! – крикнул Цыганов.

Поздравствовались. Сели.

В мгновенье ока – юный огурец

Из миски глянул, словно лягушонок.

А помидор, покинувший бочонок,

Немедля выпить требовал, подлец.

– Хозяйка, выпей! – крикнул Цыганов.

Он туговат был на ухо.

Давид Самойлов