И тем не менее, черные холодные глаза, более циничные, более опытные, успевают скользнуть по моей плоти.
Мужчина усмехается.
— Хорошее шоу же ты устроила для моего сына, Алёна.
— Любой каприз за Ваши деньги, Мистер Ламун, — выдаю я как можно более равнодушно, хотя сердце сейчас бьется, как бешеное.
Быстро встаю с кровати и направляюсь к выходу.
— У тебя пять минут на то, чтобы собраться, — говорит он мне в спину.
Я оборачиваюсь на мужчину.
— Через пять минут я вернусь в эту комнату обратно. Как мы договаривались, мне нужно еще пять минут наедине с Ним, Вы же помните?
Ламун- старший снова усмехается.
— Всё помню, конфетка. Это ведь часть уговора… Я дам тебе пять минут и ни секундой больше… А после ты навсегда уберешься из жизни моего сына.
Глава 32
Выхожу в коридор на звуки доносящихся шагов и застываю в ступоре. Не верю своим глазам. Первый порыв- резко развернуться и нестись отсюда куда подальше, сломя голову. Наверное, на инстинктивном уровне именно это бы и сделал любой нормальный человек на моем месте. Но я не шевелюсь. Застываю, поднимая смелый взгляд на чужака. Чужака? Нет, конечно. Это я здесь чужая. Он-то как раз в своей стихии, на своей территории.
— Здравствуй, Алёна, — слышу густой, зрелый, я бы даже сказала, выдержанный, как вино, баритон, — почему не паникуешь и не убегаешь?
В его глазах лукавый блеск. Блеск охотника.
Я усмехаюсь, игнорируя его вопрос, ответ на который мы и так знаем оба. Мне некуда бежать. И нет смысла.
Через пять минут мы сидим в комнате Даниэля. Его отец вальяжно. по-хозяйски расположился на кресле. Я- напротив, на стуле, с идеально ровной спиной. вытянутая струной. Стараюсь придать своему виду максимальное достоинство и спрятать за ним клокочущую внутри панику…
— Так все же, отчаянная девица, почему не боишься? — наклоняет голову оценивающе.
— А с чего Вы взяли, что не боюсь? — тут же парирую, — может и боюсь.
— Блефуешь. В твоих глазах нет страха. Поверь мне, что-что, а его я определять умею. Ты же понимаешь, что незваный здесь гость… Я бы мог с легкостью убить тебя, — поднимает руку и делает вид, что стреляет в меня пальцами, — одно движение- и тебя нет…
— Не убьете… Пока не понимаю, почему, но не убьете точно.
Ведет бровью с удивлением, тем самым адресуя мне вопрос.
— Во-первых, вряд ли Вы бы морали руки сами. Так что, сам факт того, что Вы здесь, передо мной, да и то, что я все еще жива, внушает оптимизм. Не пойму, правда, Вашу повестку, но… Думаю, нам предстоит разговор, значит, скоро все узнаю…
Ламун-старший усмехается.
— Понимаю, что в тебе цепляет, — его выражение лица сейчас очень знающее, по-мужски завораживающее. Безусловно, харизмы в этом мужчине не меньше, чем в его сыне. А еще они до жути похожи. Словно бы две стороны одного человека в разное время жизни…
— Ты, права, разговор нам предстоит… И как ты догадалась, речь сейчас пойдет о моем сыне…
Я кивнула.
Ламун- старший, встал, подошел к бару. Взял два рокса, плеснул мне и себе виски. Галантно протянул. Когда разворачивался и шел обратно на свое место, захватил со стола черно- белое фото в рамке. То самое, чью увеличенную копию я видела в коридоре. Это было фото их семьи… Тогда еще семьи…
Сел обратно. Внимательно вгляделся в фотографию в руках. После некоторой паузы, которую нарушало только глухое позвякивание льда в наших стаканах, продолжил.
— Она была красивой, мать Даниэля… не просто красивой, лучшей… — снова замолчал, снова задумался, — не в глазах других, возможно. Для других- просто эффектная модель, все данные которой были при ней… Но это совершенно не мешало мне видеть в ней идеальную, исключительную, единственную… Ты же знаешь, Алёна, у каждого мужчины есть одна такая, которая цепляет раз и навсегда, как бы он ни прятал и ни претворялся, что это не так. Неважно, бабник, дурак, бедняк, богач… Если залезть туда, в сердце, поглубже- обязательно найдёшь такую…
Везет, если такая женщина в твоей жизни — хорошая. Добрая, адекватная, порядочная. Наверное, тогда это счастье. А если она плохая- пиши- пропало… Вот от этих женщин и происходят все наши проблемы… Из- за них мужчины начинают совершать несусветные глупости, оступаться, падать, пропадать… Парадокс только в том, что ты, вляпавшийся в такую- в свою, все равно не замечаешь, какая она, не можешь определить на берегу- плохая она или хорошая. Это осознание придет потом, когда на середине реки ты начнешь тонуть, а она будет либо топить тебя, либо спасать… Но если спасешься, и это тебя ничему не научит… Ты все равно будешь находить ей оправдания, все время что- то объяснять сам себе, придумывать… Не то, чтобы ты теперь не знаешь, что она плоха. Просто ты способен простить ей многое…