Тетя сама уже давно похожа на экспонат. И внутренне (чего только стоят ее старомодные радения за «народное достояние», «идеалы науки», ее стыдливость, ее совестливость?!), и внешне. Так что не заметить ее среди других музейных экспонатов ничего не стоит.
Но на сей раз на месте Агнессы Йозефовны была я. И меня явно заметили. Стрельнув глазами — причем довольно воровато! — в мою сторону, посетитель принялся бродить по залу, а я…
Увы… Бдительность — мое слабое место. Отметив про себя лишь, что выглядит посетитель довольно странно, я потерта к нему всякий интерес.
Я даже решительно усмирила Диди, недовольно и как-то чересчур злобно заворчавшего в рюкзаке. «Нельзя шуметь в музее!» — прошептала я. И Диди недовольно, но послушно затих. А я снова стала думать о своем. Ну, может, не совсем «о девичьем», но о своем…
А этот тип прошелся не спеша вдоль стеклянных витрин и, остановившись возле раздела «Метеориты», принялся задумчиво их разглядывать. Время от времени он тянул себя за нос — и без того, надо сказать, довольно длинный! — словно поставил перед собой цель превратить его в конце концов в небольшой хобот.
Ну разные у людей вредные привычки: одни, когда задумаются, грызут ногти, другие — чешут затылок, третьи — барабанят пальцами, а этот вот тянул себя за нос.
Созерцать это не доставляло мне никакого удовольствия, и я отвернулась к окну, глядя на вечерний, уже освещенный огнями город. Тем более что прозрачный ящик для пожертвований, украшением которого была стодолларовая купюра, подаренная для поддержания музея некоторое время назад каким-то заезжим американцем, находился у меня в поле зрения. Он отражался в зеркально чернеющем оконном стекле и был хорошо мне виден. Бриллиантов в нашем зале номер четырнадцать нет. А более этому посетителю в отделе минералогии покуситься было не на что. Так думала я…
И тут раздался звон разбивающегося стекла. Я испуганно оглянулась. Однако ящик для пожертвований стоял на своем месте — целехонек. А вот в одной из застекленных витрин зала зияла дыра.
Я бросилась к витрине. Увы… Рядом с одной из табличек теперь была пустота.
Я-то боялась за стодолларовую купюру. А он, этот рыжий, вот что оказывается — похитил экспонат!
Растерянно наклонившись над разбитой витриной, я прочитала название экспоната.
Там было написано: «Хондрит».
То, что началось дальше, нельзя сравнить даже с накалом страстей в древнегреческой трагедии. К тому же в древнегреческой трагедии во всем виноваты древнегреческие боги, а тут во всем оказалась виновата я.