Это было невозможно, но каким-то образом Денис знал все об этой несчастной женщине: каждый нераскрытый секрет, каждую несбывшуюся мечту, каждую мысль. Он мог сейчас открыть любую страницу жизни Анастасии Валерьевны и сказать, что произошло в тот или иной день ее существования. Он будто бы сидел дома перед телевизором, жуя попкорн и потягивая пивко, и щелкал пультом, выхватывая тот или иной фрагмент фильма. Перемотка – и он видит маленькую испуганную девчушку, лежащую рядом с матерью в канаве, там, где ее застала бомбежка. Денис может услышать ее панические мысли: «Прекратите! Перестаньте!» Еще перемотка – и теперь перед Денисом небольшая квартирка, где за столом сидят немногочисленные гости, пьют и закусывают, время от времени весело поднимая бокалы за молодоженов. Это свадьба Анастасии Валерьевны. Она счастлива. Перемотка – и вновь та же квартирка, и вновь сидят люди и пьют, но теперь уже совсем не радостно. Это поминки. Анастасия Валерьевна, сорокалетняя женщина, привыкшая к похоронам, с пустыми, обреченными глазами сидит за столом.
– Захватывает дух?
Не просто захватывало. Дениса переполняло ощущение всемогущества. Он понял, что в его руках не просто жизнь, в его руках любая жизнь. Это осознание переполняло его, смывая страх и сомнения, грозило взорвать его голову.
– Эйфория пройдет. В конце концов, в мире миллиарды таких – несчастных, счастливых, виноватых, невиновных. И эта старушка – лишь одна из многих. Дуй. Выполняй свою работу.
Теперь все стало на свои места. Анкудинов дал ему работу. Свою.
«Моя работа». Слова вызвали в душе Дениса смесь обреченности и гордости. Он дунул.
Свеча погасла настолько буднично, что он удивился. Прислушался к своим ощущениям. «Я только что убил человека, – подумал он, но эти слова показались пустой формальностью. И тут же возникла новая мысль, – Я выполнил
Его мозг, еще до того, как погасшая свеча исчезла, стер мысли о Петровой Анастасии Валерьевне. Словно бы и не было на свете этого человека со своими страхами, желаниями и воспоминаниями. Осталось лишь имя, пустой набор букв. Одна из многих, как только что заявил Анку.
– Жизнь для нее была мучением. Короткие проблески счастья и годы горя. – Анку усмехнулся. – Так что считай, что ты оказал услугу этой неудачливой старушке.
Денис резко, судорожно вздохнул. Он вновь ощущал себя хозяином в своем теле, но уже не помнил, в чем заключалось горе «неудачливой старушки», и не собирался спрашивать. Вместо этого он задал другой вопрос:
– Здесь… все?
Он хотел перефразировать, но Анку понял.
– Здесь все ныне живущие. И здесь же были свечи всех, кого больше нет. Кроме одной свечи.
Последние слова Анкудинов произнес тихо и зло. Денис хотел спросить, о ком он говорит, но решил воздержаться, когда увидел мрачный взгляд Константина Андреевича. Он не хотел сейчас вновь вызывать ярость Анку, не хотел видеть эти жуткие метаморфозы на лице Смерти. С него было достаточно на сегодня.
– Думаю, нам пора, Денис. Я понимаю, что можно вечно смотреть на то, как горит огонь. – Анку сделал круг рукой, как бы пытаясь объять поле свечей. – Но у тебя еще дела. Кроме того, вечность у тебя будет.
Он ухмыльнулся и добавил:
– Прошу меня простить. Не удержался от театральной ремарки.
Но сквозь злой юмор Денис ощутил ту самую слабинку, слишком человеческую для Смерти, слишком знакомую.
«Кроме одной свечи», – мысленно повторил он слова Анкудинова.
Они шли через лес обратно в квартиру двадцать четыре. Анку не проронил ни звука, видимо, давая Денису возможность переварить все увиденное и услышанное. Константин Андреевич двигался впереди Дениса широкими шагами, не оглядываясь. Белые волосы ярким пятном выделялись на фоне темного леса. Глядя на эти волосы, Денис, наконец, понял,
– Какие-то проблемы? Или возникло желание обсудить ситуацию?
Денис покачал головой, возможно, чуть поспешно.
– Нет, все в порядке. Насколько это возможно.
Анкудинов подошел ближе и пристально посмотрел на Дениса.
«Пытаешься читать мои мысли? Но, кажется, ты не такой всемогущий, каким хочешь показаться. Не такой крутой».
Денис еле сдержал ухмылку, неожиданно готовую родиться у него на губах.
Константин Андреевич несколько секунд стоял, не шевелясь, потом кивнул и произнес:
– Поначалу тебе будет казаться, что твоя работа противоречит твоим человеческим мыслям и принципам. Но это все временно. Ко всему-то подлец-человек привыкает.
Денис молчал, ожидая продолжения.
Анку рассмеялся.
– Это не я сказал. Это Достоевский.
И продолжил: