Плохая собака. Как одна невоспитанная собака воспитала своего хозяина

Глория утверждает, что заручилась моим согласием выбрать собаку самостоятельно. Когда я пытаюсь воскресить в памяти те доисторические времена, меня настигает приступ склероза, но мне противна сама мысль о том, будто я не участвовал в процессе. Позднее жена объяснила, что просто хотела завести себе подружку. Я бывал дома очень редко — даже когда был дома, если вы понимаете, о чем я.

— Я хочу щенка, — сказала однажды Глория просто так.

— Да пожалуйста, — ответил я теоретически. — Какой породы?

— Бернского зенненхунда. Они ужасно милые.

— Ты хочешь такую же громадину, что мы видели в Вермонте?

— Ну что ты, — соврала жена и не покраснела. — Самки гораздо меньше.

— Вот и славно, — гипотетически согласился я, с треском открывая новую пачку чипсов.

В те благословенные дни я, как и множество менеджеров, клерков и прочих дураков, пребывал в заблуждении, что маленькие собаки более приспособлены для содержания дома. Глупее не придумаешь. На первый взгляд крупные псы доставляют куда больше хлопот, но в действительности почти все они ленивы и неповоротливы. А вот маленькие собаки очень скоро начинают напоминать того противного коротышку, который задирал вас в средней школе. Только с клыками.

Как можно догадаться по названию, породистые псы как-то связаны с заводчиками чистопородных собак. Это отдельная песня. Прежде чем передать щенка на воспитание, они, заводчики, заставят вас пройти проверку серьезнее, чем при поступлении в Гарвард. По крайней мере, экзаменационная комиссия Гарварда не приходит к вам на дом.

— Как дела? — спросил я Глорию по телефону, сидя в номере «Мариотта» и наблюдая, как с шипением наполняется ванна.

— Так себе, — ответила жена.

— Что на этот раз? Мы не знакомы с Биллом Клинтоном? Не выступали в «Американском идоле»?

— Двор. У нас нет огороженного двора.

— Господи, мы живем в Нью-Йорке. Здесь ни у кого нет двора.

— И у нас никогда раньше не было зенненхунда. Это тоже проблема.

— Все когда-то бывает в первый раз, — разозлился я. — Мы что, должны купить его в зоомагазине?

Повисла неприятная пауза, во время которой мы раздумывали, откуда берутся щенки в зоомагазинах. Если вы никогда не слышали о «щенячьих фабриках», я лучше не буду разрушать ваши радужные иллюзии жестокой правдой. Просто вспомните самую грустную песню, которую вы когда-либо слышали, и мысленно добавьте лай в качестве бэк-вокала.

— Я уж и не знаю, — сказала Глория. — Понимаешь, они заставили меня написать заявление на четырех страницах и выдали список литературы. Я поклялась кормить собаку только натуральной печенью. Получить ипотеку проще…

— Слушай, чем так уникальна эта собака? Это просто глупая животина.

— Я должна идти, — вдруг прервала меня жена. — Второй телефон звонит.

Только положив трубку, я вспомнил, что у нас нет второго телефона.

В конце концов Глория нашла в Рочестере заводчицу, которая согласилась поделиться с нами чистопородным щенком зенненхунда за какие-то две тысячи долларов. То, что она была заводчиком далеко не первого разряда, выяснилось лишь несколько лет спустя, когда я упомянул ее имя в беседе с владельцем чемпиона-сенбернара за кулисами Вестминстерского дог-шоу в Мэдисон-сквер-гарден.

— Заботьтесь о щенке хорошенько, — сказала заводчица, облизнув губы.

Что ж, по крайней мере, это была не «щенячья фабрика». И мы все равно не видели других вариантов.

Согласно моим представлениям о браке, раз в год я должен был сказать жене твердое «нет» (даже если в душе был согласен). Таким образом я доказывал самому себе, кто в доме хозяин. У меня возникло желание прибегнуть к этой традиции, когда мы с Глорией переступили порог кухни в большом загородном доме той самой заводчицы и я услышал за спиной тяжелый глухой звук — что-то вроде «БУМ». Обернувшись, я с ужасом увидел за сеткой задней двери — к счастью, закрытой — омерзительного йети, который колотил когтистыми лапами на высоте шести футов, намереваясь выломать дверь и приступить к своей кровавой работе.

Кажется, я взвизгнул и схватился за Глорию. А в следующую секунду заводчица сделала самое идиотское, что только можно было сделать в этой ситуации.

Она открыла дверь.

Йети шлепнулся на четыре лапы, рысью подбежал ко мне, продемонстрировав дружелюбный оскал, затем перевернулся на спину и замолотил лапами в воздухе, будто крутил педали невидимого велосипеда.

Единственная причина, по которой я не сгреб жену в охапку и не помчался на электричку до Нью-Йорка, — то, что меня парализовало от страха.

— Подойдите, не бойтесь, — сказала заводчица (ее звали Флоренс).

— П-подойти? — Меня трясло.

— Почешите ему животик! Ну же, почешите ему животик!

Я привык к сюсюкающему тону а-ля «продавщица японского универмага» (люди обычно именно так обращаются к собакам), только когда сам стал его за собой замечать.

— Да вы шутите, наверное, — выдавил я.