Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ)

— Кто-то должен быть сверху. Закон природы, — нервно веду плечами, стараясь прогнать озноб. — Одни управляют, другие подчиняются. Никаких существенных изменений на протяжении долгих столетий. Поэтому не грузись, расслабься, продолжай в том же духе. Убивай, пытай, уничтожай. Впрочем, ты и так не грузишься. Какие проблемы?

— Тебе опасно быть рядом, — его ладонь накрывает мою, сильно сжимает. — Но я не смогу тебя отпустить.

— Не отпускай, — прижимаюсь губами к его губам.

— Никогда не отпущу, — не отстраняется, но и не целует в ответ. — Даже если будешь молить на коленях.

— Боишься быть счастливым, отпустить контроль и наслаждаться моментом, — озвучиваю смелую догадку.

— Боюсь иного, — пытается повернуть ручку, чтобы открыть дверь, но механизм не поддаётся. — Возможно, мне придётся причинить тебе боль.

— Ай! — вскрикиваю и отдёргиваю ладонь, ибо в стремлении отворить балкон со мной особо не церемонятся, зажимают, будто в тисках. — Уже больно.

— Другую боль, — безрезультатно мучает ручку, вероятно, замок заедает. — Не сейчас, позже. Такую боль, которая будет сильнее, чем ты сумеешь вынести.

— Объясни, — жажду конкретики. — Пожалуйста, скажи нормально.

Обидно до жути, строптивая дверь привлекает фон Вейганда больше, нежели податливая я.

— Алекс, приём, — тщетно пробую привлечь внимание. — Эй, мы обсуждаем кое-что важное.

Мужчины неисправимы.

Далась ему эта дурацкая дверь?

Упёртый прямо как мой папа. Ну, или как я сама.

Может, врезать ему? Наступить на ногу? Вот шпильками неплохо бы воспользоваться. Или вазой, которую давно приметила. Вариантов масса.

А что если…

И, не удосужившись оценить масштаб вероятных последствий, выпаливаю памятный вопрос как на духу:

— Кто ты?

Показалось или нет? Неужели фон Вейганд действительно вздрогнул?

Очевидно, не показалось. Замирает, смотрит с удивлением, гадает, не ослышался ли.

Отлично, закрепим результат.

— Кто ты? — повторяю громче и твёрже, не отвожу взор.

Полные губы шевелятся, но до меня не доносится ни звука. В глазах вспыхивает ярость, рот кривится в оскале, обнажая ровные белые зубы, желваки буквально ходуном ходят, а вена на виске готова взорваться.

Чёрт, слегка сыкотно, когда он вот такой… бешеный, что ли?

— Прости, перегнула, — сжимаюсь в комочек, неловко оправдываюсь: — Пошутила… почему нельзя спросить. Ты же не патентовал этот вопрос, не заявлял на него авторские права…

Бл*ть.

Всё происходит слишком быстро. Даже нет возможности испугаться.

Фон Вейганд окидывает комнату безумным взглядом, оценивает обстановку, делает пару шагов в сторону, поворачивается спиной.

Будто в замедленной съёмке.

Наклоняется и поднимается, оборачивается, устремляется обратно, возвращается ко мне. Замечаю вазу в его руке, содрогаюсь от ужаса.

— Прочь, — звериный рык.

Замираю, не способна шевельнуться. Он грубо отталкивает меня, сбивает с ног. Падаю на пол. Но не кричу. Парализованная страхом, враз теряю голос.

Удар. Оглушительный звон. Осколки стекла каскадом сыплются вниз.

Проходит несколько бесконечно долгих мгновений, прежде чем понимаю — это фон Вейганд открыл дверь.

***

Не все йогурты одинаково полезны.

Хм, чуток иначе.

Не все ответы можно озвучить.

Некоторые даются легче, некоторые сложнее. А некоторые не даются вовсе. Сколько не пытайся, как не изворачивайся — ничего не получится.

Иногда разумнее перевести разговор на другую тему, не копать глубоко и не вникать в сомнительные подробности. Иногда лучше вспылить и рассвирепеть, отвлечь пристальное внимание от желанной разгадки и, пользуясь случаем, надёжно спрятать ключ подальше.

Люди хранят молчание по разным причинам.

Порой сказать нечего, и тишина выглядит намного эмоциональнее самых сочных фраз. Порой говорить не хочется, и попросту нет желания растекаться мыслью по древу, строить витиеватые обороты, расшаркиваясь перед собеседником. А иногда говорить нельзя, и никакая сила не распечатает плотно сомкнутые уста, даже страх жестокой расправы не отворит заветные врата откровенности.

Люди редко осознают первобытную мощь слова.

К счастью или к сожалению? Трудно сказать, зависит от ситуации.

Ибо словом можно убивать. Наносить незаживающие раны. Отнимать веру, разрушать мечты, ставить на колени, глумиться и пытать, низвергать в пыль.

Ибо словом можно исцелять. Возносить в рай. Окрылять, вдохновлять на подвиги, приводить к победе, оберегать и даровать новый шанс, возрождать из пепла.

Тот, кто знает цену словам, не бросает их на ветер. Не использует как разменную монету, не твердит одно и то же всем подряд, не латает затёртыми клише брешь скудной фантазии.

Скупится на красочные эпитеты, почти не выражает чувств. Не раздаёт щедрые авансы, тщательно скрывает болевые точки.

Впрочем, сильно не слово, а сокрытое в нём значение.

Без таинства истинной сути любые речи мертвы.

***

Я не знаю, как долго нахожусь в одной позе. Застываю неподвижно, страшусь изменить положение, пошевелиться и невольно привлечь внимание зверя.

Ну, и что это было?

«Фон Вейганд открыл дверь», — меланхолично напоминает внутренний голос.