Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ)

Кап. Кап. Кап.

Огонь оживает на коже.

Тук. Тук. Тук.

Сердце рвётся наружу.

— Называй, как пожелаешь, — смеётся, прекращает пытку, начиная двигаться ещё более резко и яростно, буквально вколачивая в железную ограду.

Господи.

Осыпаюсь осколками на мраморный пол балкона. Мигом обмякаю в стальных объятьях. Не чувствую ни рук, ни ног. Не владею телом. Отключаюсь, целиком и полностью отдаюсь во власть эмоций.

Фон Вейганд не торопится с разрядкой.

Отстраняется, отступает, не выпуская добычу из цепкой хватки. С лёгкостью поворачивает податливое тело, поднимает и усаживает на массивный поручень. Уверенно раздвигает дрожащие бёдра. Проникает в меня одним резким движением. Пронзает быстро и на всю длину.

Вскрикиваю.

Понемногу прихожу в сознание. Затравленно оглядываюсь по сторонам, понимаю, что нахожусь в опасном положении.

Сжимаю металл озябшими пальцами.

Высота приличная. Если сорвусь, мало не покажется. Из страховки на мне только ладони фон Вейганда. Затрудняюсь определить — данный факт меня пугает или обнадёживает?

— У вожака стаи нет права на ошибку, — его горячие губы почти соприкасаются с моими леденеющими устами. — Никогда.

Яростный толчок вынуждает вздрогнуть, моментально напрячь мышцы. Лихорадочно взглянуть назад. В пропасть, в зияющую черноту внизу.

Боже мой.

Нервно сглатываю, цепляюсь за широкие плечи своего любимого палача. Молчаливо ищу спасения, поддержки, стараюсь выровнять сбившееся дыхание.

— Никаких зависимостей, — чеканит мрачно. — Никаких привязанностей.

Ещё один толчок. Жёсткий, сильный, болезненно вибрирующий, отражающийся в каждой клеточке возбуждённой плоти.

Жарко и страшно.

Он же не собирается… он же не хочет…

Мысли путаются, теряются в хороводе сомнений.

На самом деле, я не знаю. Точнее знаю, чувствую, только этого ничтожно мало. Или много? Чересчур много. Свидетелей не оставляют в живых.

Тщетно пытаюсь закричать. Немой вопль замерзает на губах, из груди не вырывается ни звука.

— У вожака стаи нет права на слабость, — заявляет вкрадчиво.

А на меня?

— Если проблема всё-таки возникнет, её следует нейтрализовать в кратчайшие сроки. Ни в коем случае нельзя допустить утечку информации, — равнодушно и по-деловому, словно на стандартном совещании. — Никому не стоит дарить даже малейшее преимущество. Ни врагам, ни соратникам.

Ухмыляется, крепче сжимает мою талию, и продолжает говорить в такт размеренным толчкам:

— От слабости нужно избавиться сразу, — его зубы смыкаются на мочке уха, кусают до крови. — Уничтожить. Растерзать. Разорвать.

Практически не дышу, приглушённо всхлипываю, чувствую, как солёные дорожки струятся по разгорячённым щекам. И вдруг совершаю то, чего сама от себя не ожидала.

Разжимаю пальцы. Отстраняюсь. Больше не держусь за широкие плечи, не обнимаю мощные чресла ногами. Не цепляюсь за спасительную нить накала.

Широко распахнутые руки, широко раздвинутые бёдра.

Хочу парить.

Взмывать хоть вверх, хоть вниз.

Пусть он выбирает.

Моя жизнь в его власти.

Моя судьба принадлежит ему.

Вот так.

Решительно откланяюсь назад. Выгибаю спину совсем как тогда, на шесте в клубе.

Впрочем, я и сейчас на шесте. Нанизана точно бабочка. Глупое, красивое, но бесполезное насекомое.

Смеюсь. Искренне и радостно, впервые за минувшие дни. Неужели я ещё умею смеяться без тени притворства?

Невероятно.

Перед глазами мелькают белые пятна. Кружатся пушистые хлопья, искрятся маленькие кляксы. Они оседают совсем близко, касаются пылающей кожи, пробуждают ледяную дрожь

Невозможно.

Мир перевёрнут, восприятие искажено. Помутился не то разум, не то взор. Иного объяснения нет. Если только это не снег.

Не снег же?

Галлюцинация. Абсолютно верно. Как и два спаянных воедино тела.

Bloody hell. (Кровавый ад.)

Символично до жути.

Кого-то на пороге смерти встретит западный ветер, кого-то омоет тропический ливень. Случайности не случайны. За мной придёт снег.

Уже пришёл.

А вдруг ещё рано?

Не все закаты позади, не все рассветы расцвели.

Прошу, не надо.

— Иногда слабость вгрызается столь сильно, что избавиться от неё можно лишь вместе с собственным сердцем, — тихо, но отчётливо произносит фон Вейганд.

Сгребает меня в охапку, стискивает в стальных объятьях до хруста костей. А потом отстраняется, дабы поймать затуманенный эйфорией взор. Целует мягко и нежно, едва притрагиваясь, будто боится разрушить магию противоречивых ощущений.

— Но даже бог не умеет жить без сердца, — бросает глухо.

И эти слова бесконечно дороги.

Дороже золота и бриллиантов, самых изысканных украшений и нарядов. Дороже денег и власти, подчинения и превосходства, вершины и сопутствующих целей.

Дороже всего на свете. Не имеют цены.

И я не знаю, что ответить. Всё чересчур банально, затаскано до дыр, не отражает ни капли истины. Даже жесты выглядят неуместными.

Судорожно вздыхаю. Подтаявшие снежинки трепещут на ресницах, губы улыбаются, но мне отчаянно хочется зареветь.

Не от горя, не от радости. Не от боли, не от удовольствия.

Просто так.