— А ведь суть книги не в забавных сценах, не в едкой сатире на советские времена. Там пугающая глубина. Бездна, в которую жутко заглядывать. Перечитываешь и открываешь новое. Слой за слоем. Или не открываешь. Замираешь, ощущаешь разгадку поблизости, но добраться до неё не выходит.
Правда всякий раз ускользает, скрывается за очередным поворотом.
— Он редактировал роман на смертном одре. До последнего дня, несмотря на чудовищные мучения. Он шептал «чтобы знали, чтобы знали». И что? Разве люди знают? Пихают его цитаты везде. По поводу и без.
Лепестки роз посреди дерьма.
Это могу делать только я.
Избранная, с манией величия.
— Каюсь. Сама такая. Не достойна произносить. Но по привычке рискну. Внимание всегда цеплялось за фразу о Фаготе. О рыцаре, который сочинил неудачный каламбур в беседе про свет и тьму. О том, кому пришлось прошутить несколько больше и дольше, нежели он планировал.
Знакомо, да?
Однажды доиграюсь до пожизненного, ибо регулярно нарываюсь на летально-фатальные приключения.
С моим авантюризмом в ад без очереди пропустят.
Исключительно по блату, прямо в VIP-ложу.
Располагайтесь, не стесняйтесь.
— Настал черёд следующего выстрела, — бросаю задумчиво, гипнотизирую пристальным взором и жму на курок: — «Mein Kampf».
— С чего бы вдруг? — притворно удивляется.
— Ты немец, и дед у тебя нацист, — оглашаю неопровержимые доказательства. — Полный боекомплект.
— Верно, — кивает удручённо. — Дед всегда хранил портрет Гитлера в кабинете. Ярый фанат, выучил наизусть все труды великого вождя. Очень обрадуется, если процитируешь что-нибудь при встрече.
Сомнительный совет.
— Берёшь на понт? — угрожающе сдвигаю брови.
— Помогаю добиться расположения, — голос сочится елеем, а в глазах сверкают шальные искры. — У старика скверный характер, но даже незначительное упоминание Адольфа растопит лёд.
Точно измывается, подводит под монастырь.
— Вернёмся к тебе, — мстительно щурюсь. — Попала в цель? Горячо? Холодно?
— Мимо, — брезгливо фыркает. — Стал бы я зачитываться бреднями шизофреника. Этот недоумок оказался послушной пешкой. Принёс выгоду, потом отправился на помойку истории. Предпочитаю Макиавелли, вот где стоит прилежно внимать, учиться основам.
— Чёрт, — разочарованно выдыхаю. — Я была близка. «Государь», легко догадаться, аккурат на поверхности.
— «Государь» и не только, — делает крупный глоток. — Но это не любимые книги. Пробуй дальше.
Чуток воодушевляюсь.
— Маркес, — предполагаю смело, выстраиваю цепь оригинальных ассоциаций. — Тоже на «м», к тому же, испанец.
— Поразительная логика, — ухмыляется. — Вынужден внести поправку. Не испанец, а колумбиец.
— Однако писал по-испански, — спешно оспариваю.
Ржёт.
Нагло и неприкрыто, с невероятно хамским видом поедает клубнику. Хищно скалится, обнажает клыки.
Что это? Мне опять пригрезилось. Или на его зубах действительно кровь?
— Кортасар, — бормочу сдавленно. — Экспериментировал, творил на разных языках.
— Нет, — сухо отвергает.
— Набоков, «Лолита», — продолжаю мозговой штурм. — Педофилия. Наша тема, как ни крути.
— Не суди по форме, присмотрись к содержанию, — произносит насмешливо, менторским тоном прибавляет: — В данном произведении речь идёт о Советском Союзе и царской России.
Ум за разум, шарики за ролики.
— Прости?! — неконтролируемо изменяюсь в лице. — Там вроде про великовозрастного мужика и малолетнюю девчонку. Никакой сраной политики.
Столь активная мимика меня погубит.
Уже намечаются ранние морщины. Пролегают вдоль переносицы, уродуют высокий лоб мыслителя, паутиной покрывают некогда юную кожу.
Ещё немного и место в маршрутке уступать начнут. Хотя нет, это я размечталась.
— Ну, великовозрастный мужик символизирует советскую власть, именно от него ведётся повествование, — мило дробит устойчивый шаблон. — Так и коммунисты создавали новую историю. На свой манер, через святотатство. Чёрный монстр насилует ребёнка, совершает грязное надругательство. Поэтому образ Лолиты размыт. Неясный, нечёткий, без мыслей. Царская Россия канула в небытие.
Стоп, снято.
Возьмём рекламную паузу.
Нет, не берём, нельзя.
Срыв покровов в режиме он-лайн.
Неужели я реально надеюсь на победу? Не сейчас. Вообще, в целом. Когда-нибудь. В обозримом будущем.
Да, иначе это буду не я. Никогда не перестану сражаться. Ни на секунду. Хоть задыхаясь, хоть захлёбываясь. Из последних сил. Из любви к искусству. На автопилоте, стиснув зубы. Подыхая, не сдамся.
Озвучиваю всё подряд, уже ничем не обосновываю версии, не подкрепляю варианты пояснениями.
Прохожусь по отечественной и зарубежной классике, вспоминаю школьную программу, не забываю про университет. Постоянно бью мимо цели, далее по курсу не возникает ничего обнадёживающего. Можно развлекаться до бесконечности. Толку ноль.
Азарт постепенно иссякает, запал сходит на нет.
Форменное безобразие.
Пора звонить 911.
Смеркалось, шёл трёхтысячный год от рождества Христова, однако мы не приблизились к разгадке ни на шаг.
Тысяча чертей.
Разрази меня гром.
Эй, люди добрые, пробудите от кошмара, избавьте от книжного транса, помогите сбросить гипнотические чары.