Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ)

Возвращаюсь назад. Раскладываю события по порядку. Разбираю на фрагменты. Вот фон Вейганд показывает мне подарки безумного лорда Мортона. Вот заваливает на стол. Вот видит кровавое пятно и вызывает доктора. Грядет унизительный осмотр.

Я не даюсь врачу. Вырываюсь. Царапаюсь и кусаюсь будто чокнутая. Сражаюсь изо всех сил. Так, что снова открывается кровотечение.

— Вколите ей транквилизатор, — говорит фон Вейганд.

По-немецки.

Перевод не требуется.

Я возвращаюсь к реальности позже. Уже после осмотра, после необходимых процедур. Прихожу в себя, лежа на животе. В кромешной темноте. Я поднимаюсь, превозмогая боль. Опять. Набрасываю халат и отправляюсь выяснять отношения. Выскальзываю из комнаты, бросаюсь вперед по мрачному коридору, врываюсь в покои своего персонального палача. Без стука. Без предупреждения. Отчаянно и глупо.

— Уходи, — безупречно ровный тон.

Фон Вейганд стоит у камина. Спиной ко мне. Даже не оборачивается. В его позе не чувствуется никакого напряжения. Он расслаблен. И в то же время он точно статуя. Каменный.

— Алекс, — выдыхаю, глотаю непрошенные слезы.

Подхожу ближе. Подступаю вплотную. Обнимаю. Прижимаюсь всем телом. Обвиваю руками.

— Нет.

Отстраняет меня. Мягко, но четко. Спокойно. Уверенно. Без агрессии. Без раздражения. Обхватывает запястья, разводит руки в разные стороны, отодвигает подальше.

— Алекс, — повторяю сдавленно. — Пожалуйста.

Между нами лишь несколько ничтожных сантиметров. А впечатление такое будто нас разделяют целые километры. Тысячи. Миллионы. Миль.

— Врач сказал, что еще немного и тебе понадобилась бы серьезная операция, — глухо произносит он.

— Алекс…

— Мне жаль.

Фон Вейганд поворачивается. Медленно. Накрывает своей тенью. И на меня в момент накатывает ощущение неизбежности. Предательское оцепенение сковывает стальными цепями.

Но я мотаю головой.

Сбрасываю железные путы.

Чертово онемение. Шлю к черту.

А в камине трещат поленья.

Я протягиваю руку.

Я хочу коснуться.

Так сильно.

Так жутко.

Что пальцы колет.

— Мне жаль, я не довел дело до конца, — продолжает фон Вейганд.

— О чем ты? — еле шевелю губами.

— Врач осматривал тебя, а я думал только о том, чтобы снова тебе вставить. Вогнать до упора. Засадить по самые яйца и долбить, пока не сдохнешь. Пока не задохнешься от собственных воплей. Такая влажная. Окровавленная. Такая податливая.

— Лжешь, — выдаю чуть слышно.

— Я никогда тебе не лгу.

Он склоняется так, что мои пальцы соприкасаются с его кожей, дотрагиваются до щеки, соскальзывают ниже. К горлу.

Холодно.

Почему настолько холодно?

Не ощущаю никакого биения крови.

Отдергиваю руку, будто обжегшись.

— Иди отсюда, — говорит фон Вейганд. — Пока можешь ходить.

— Неужели ты все разрушишь? — закусываю губу, судорожно сглатываю. — Из-за одной дурацкой ошибки?

— Нечего рушить, — ровно произносит он. — Ничего нет.

Глядя в его глаза, понимаю — это правда.

Нет ни гнева, ни ярости. Нет страсти. Дикой ревности нет. Нет ни тени бешенства. И никаких привычных эмоций не замечено.

Пустота.

Бездна.

Все мои надежды — искусный самообман.

Я проиграла.

Раз и навсегда.

По-настоящему.

Нет никаких вторых шансов. Нет новых попыток. Нет другой жизни. Выхода нет. Убежать не выйдет. Даже уползти не светит. Только умереть.

Я вижу приговор.

В его глазах. В тех самых глазах, которые горели для меня. Пылали. В них уже нет огня. И слабой искры нет.

Лед.

Арктический.

Непробиваемый.

Безграничный.

Я отступаю. Еще не верю. Отвергаю. Отказываюсь. Не принимаю. Крадучись, шагаю назад. Подчиняюсь безусловном рефлексу.

Я держусь. Не бегу. Не пускаюсь наутек. По крайней мере, не сразу. Отхожу на безопасное расстояние, открываю и закрываю дверь.

Вроде бы недавно я уже была в отчаянии. Уже застывала на грани, хоронила мечты. Вроде бы недавно рыдала и взывала к тому, кто никогда не услышит.

Забавно.

Я встречала Армагеддон.

Заранее.

Я думала, конец — это убийство Стаса.

Но нет.

Конец — это убийство моей души.

Липкая волна страха накрывает с головой. Захлестывает и увлекает на дно. Затягивает в бурлящий водоворот.

Я срываюсь. Мчусь по темному коридору, не чувствуя собственных ног. Не чувствуя пульса, не чувствуя ничего вокруг.

Я врываюсь в комнату, запираю замок. Я хочу заорать, однако из горла вырывается лишь немой вопль. Я сползаю на пол. На бок. Сворачиваюсь в комок.

Падает занавес. Больше нельзя перематывать пленку. Кадры не обратить вспять. Не вырезать, не переснять. Финальные титры захватывают экран.

— Зверь чует страх, — говорит Андрей.

И я с ним полностью согласна.

Вот только как запретить себе бояться?

Дверь не просто захлопнута. Двери больше нет. Мне уже не достучаться. Ни до небес, ни до пекла. Стена несокрушима.

Гребаное дежавю.

С каждым разом все хуже и хуже.

По порочному кругу опускаюсь ниже. Погружаюсь в безнадежность. Окунаюсь в необратимость.

Я различаю его шаги. Безошибочно. Потому что ни у кого другого в мире нет такой громовой поступи. Я узнаю его среди любой толпы. Ведь как бы не походили на него остальные, он всегда и везде единственный.

Не Бог.

Не Дьявол.

Валленберг.

Моего фон Вейганда больше нет.

А может никогда и не было?