Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ)

Паутина вполне реальная. Выкованная из стали. Огромная. Гигантская. До дичайшего ужаса настоящая.

Кажется, нечто подобное я видела прежде.

Проклятье.

Ну, конечно.

Та самая игрушка. В кабинете фон Вейганда. Та самая дрянь, которая едва не изувечила мою руку.

Тогда он спас меня.

Он сказал…

— Frei (Свободна), — бормочу одними губами, повторяю громче: — Frei (Свободна).

Ничего не изменяется.

Абсолютно никакого эффекта.

Я не рискую предпринять очередную попытку. Вдруг станет хуже. Хотя куда уже хуже. Я зажата со всех сторон. Голая и покорная рабыня. Обездвижена. Надежно зафиксирована для жестоких забав господина.

И все же.

Я понятия не имею, как работает механизм. Не хотелось бы заиграться и сдохнуть по чистой случайности. Вообще бы не хотелось… сдохнуть.

Не здесь.

Не сейчас.

Дьявол.

— Ты, — выдыхаю я.

Боль моя.

Агония.

Безумие.

Зверя.

Я.

Опять.

На коленях.

Запомни мир.

Таким.

И забудь.

Возврата больше нет.

И никогда не будет.

Это не снег.

Это небо в огне.

Завтра не наступит.

— Алекс, — чуть слышно шепчу я.

Оглядываюсь по сторонам, ищу помощи. Отчаянно дергаюсь, тщетно бьюсь в стальных сетях. Ощущаю себя жалким насекомым в смертоносных путах.

Попалась.

Попала.

Девять жизней — у кошки.

У меня — ни одной.

Ловушка захлопнута.

Занавес.

Свет тускнеет.

Тяжелые шаги становятся все отчетливее. Будто раскаты грома. Бьются такт в такт с тугими ударами крови во взмокших висках.

Высокий. Холодный. Мрачный.

Он.

Режет мою реальность.

Кромсает на части.

Как нож.

Бритый череп. Безупречно подстриженная борода. Очередной идеально подобранный костюм. Темный. И ослепительно белая рубашка.

— Алекс, — повторяю я.

Он подходит ближе. Вплотную. Поднимает руку, проводит ладонью по воздуху, прямо перед моим лицом.

Я открываю рот.

Я хочу что-то сказать.

Я…

Затыкаюсь.

Практически мгновенно.

Слова не идут.

Забиваются в горле.

Какая странная ласка.

Жуткая. Страшная. Чудовищная.

Единственная ласка, которая светит сегодня.

Он не дотрагивается до моего лица, не прикасается к моим губам. Его пальцы так близко. И так мучительно далеко. Как он сам. Но даже при этом раскладе меня обдает жаром, а низ живота сводит тягучая судорога.

Будто нет никаких цепей.

Нет подземелья.

Только он.

Я.

И никого.

Ничего.

Между.

Как прежде.

— Алекс, пожалуйста, — выдаю сдавленно, нарушаю тишину. — Давай перенесем эту твою забаву на другой раз. Я должна подготовиться. Я не могу так сразу.

Он отступает.

Молча.

Его глаза чернее ночи.

Его глаза.

Его?

— Прошу, — судорожно сглатываю, пытаюсь завязать диалог: — Я и не знала, что здесь есть такая паутина. Кстати, из чего она сделана? Довольно прочный металл и в то же время гибкий. Мне даже не больно. Ну, почти не больно. Зато страшно до чертиков.

Я осекаюсь.

Замолкаю.

Вмиг.

Эта кривая ухмылка.

Этот пылающий взгляд.

Вроде знакомо.

До боли.

Но.

Боже.

Кто ты?

Господи.

Разве ты это он?

Дьявол скалится, почуяв мой страх.

Улыбка без тени веселья.

Мертвая.

Каменная.

И в глазах разверзается бездна.

Царство темного пламени.

Сожжена надежда.

Вера выжжена.

Но я живу.

Я.

Жива.

Для тебя.

Я должна танцевать.

На битом стекле.

На углях.

Я.

Твоя.

Вырежи.

Выбей.

Выгрызи.

Чтобы запомнила.

Точно.

До скончания веков.

И далеко после.

— Алекс, — выдыхаю, нервно облизываю пересохшие губы. — Поверь, сейчас не лучший момент. Я совсем не готова. Прошу.

Ухмылка становится шире.

Я вижу — его зубы остры.

Зверь голоден.

Пощаду не вымолить.

Казнь не остановить.

Он говорит. Резко. Грубо. Хрипло. По-немецки. Будто отдает приказ. И впечатление, точно рык вырывается из груди. Такой же звук издает хищник, разрывая добычу на куски.

Я не успеваю ничего сообразить.

Поздно дергаться.

Кричать бесполезно.

Одна цепь в момент обвивается вокруг горла. Сдавливает, перекрывая кислород, заставляя захрипеть. Держит в стальной хватке.

Краткий миг — и я на коленях.

Прямо у ног палача.

Цепи движутся по телу. Ловко и хитро. Как змеи. Давят и тянут, нагибают, вынуждают изменить положение. За считанные секунды приводят в позу абсолютной покорности. Подчиняют, забирают право на выбор. Ломают любое сопротивление.

Застываю. До каменного пола всего пара миллиметров. Ощущаю холод. Повисаю в железных тисках. Замираю в ожидании расправы.

Меня трясет.

Мелко, судорожно.

Перед глазами высокие кожаные сапоги. А в глазах слезы. Немой вопль бьется в лихорадочно вздымающейся груди.

Я слышу еще один приказ.

Не понимаю ни слова.

Опять немецкий.

Клянусь.

Выучу гребаный язык.

Если выживу.

Цепь соскальзывает с горла. Разочарованный звон. Скорбный. Она бы хотела довести дело до конца. Однако пока не суждено.

Я жадно ловлю воздух ртом.

Закашливаюсь.

Никак не удается надышаться.

Остальные цепи на месте. Не спешат отпускать жертву. Подтягивают меня чуть выше, поднимают, принуждая выпрямить спину.

Я на коленях. По-прежнему. Но каменного пола не касаюсь. Зависаю в пространстве, будто повисаю между мирами. Так странно.

Моргаю, пытаюсь избавиться от темной пелены перед глазами.

Свет и правда погас?

Или это в моей голове?

Я пробую шевельнуться. Ощущение будто стою на металлическом ковре. Цепь за цепью оплетают ноги. От коленей до щиколоток. Крепко. Плотно. Как единое железное полотно.