Плохие девочки не плачут. Книга 3

И сразу прикусываю язык, чтобы не продолжить, еще хоть одно слово — точно сорвусь и буду биться в истерике. Малодушная идиотка не готова побороть страх. Мечтала блистать, а на деле стремится в кусты. Позорно застываю на грани дезертирства.

— Ты справишься, — его пальцы сжимают мою ладонь, жестко и безжалостно, вынуждая вздрогнуть.

— Других вариантов нет? — поражаюсь разительной перемене собственного голоса, звучит гораздо более уверенно, чем я рассчитывала.

— Только вперед, — улыбается он. — Только победа.

Горящие, почти черные глаза отражают мои мысли, возрождают боевой дух и придают отвагу. Нереально оставаться слабой и никчемной рядом с живым олицетворением силы и власти. Невозможно не проникнуться бурлящим потоком энергии, не поддаться влиянию темных, таких сладких и все же преступных чар.

— Как скажешь, — держу спину прямо, ступаю вперед с гордо поднятой головой.

Словно гипноз, незаметное, но стойкое воздействие полностью преображает мир вокруг, меняет до неузнаваемости. Мир и меня.

Обостренные чувства не ослепляют, а вселяют храбрость, толкают на подвиги, даруют способность горы свернуть на пути к вожделенной цели. Пристально изучающие взоры посторонних, абсолютно чужих людей не страшат, а подстегивают дальше сражаться за победу.

Не дам повода злорадствовать, не совершу ни единой ошибки. Стану королевой, достойной своего короля. Сомнения растворяются, с мелодичным звоном осыпаются на мраморный пол.

There will be no surrender. (Не будет капитуляции)

There will be no retreat. (Не будет отступления)

— Ты затмишь их всех, — говорит фон Вейганд, не выпускает мою руку ни на мгновение, наоборот, стискивает до боли.

Но эта боль необходима, она оправдана, служит связующим звеном между нами, сковывает надежнее любых цепей.

— Да, я должна стать лучшей, — охотно соглашаюсь, сжимаю его ладонь, впиваюсь согнутыми пальцами так крепко, что костяшки белеют, и невинно продолжаю: — Я же твоя… пока что.

Он смеется, искренне и по-настоящему, непринужденно демонстрирует большую редкость, истинную драгоценность, ради которой не жаль пожертвовать самыми крупными бриллиантами.

— Не «пока что». Навсегда, — его губы неожиданно касаются щеки, запечатлевают игривый поцелуй.

Градус внимания стремительно возрастает, любопытство набирает обороты. Весть о происшедшем мигом разносится по парадному залу, присутствующие делают выводы и с особым пристрастием выставляют нам баллы, оценивают технику и артистичность, суммируют общее впечатление. Малейшее проявление эмоций не останется незамеченным, его занесут в протокол и будут обсуждать до появления на горизонте новой, более интересной пары.

— Посмотрим, — в тоне прорезается дерзость.

— Нечего смотреть, — заверяет фон Вейганд, и прибавляет чуть отстраненно, с неким холодком: — Я никогда не отпускаю свое.

— А если насильно заберут? — даже не пробую скрыть издевку.

— Не завидую им, — он пожимает плечами. — Горе тому, кто рискнет отобрать у пирата законную собственность.

Останавливаемся у подножья лестницы. Впрочем, это не просто лестница, а экспонат, достойный заключения под стекло, ибо негоже его ногами топтать. Ступени из благородного мрамора и ажурное плетение перил знаменуют вход на новый уровень тайной империи, где властвуют миллиардные капиталы, вседозволенность и греховность. Массивные колоны придают легкость и невесомость остальным деталям, стирают временные рамки, сливают воедино прошлое и настоящее, старинное и современное.

— Вряд ли у пирата имеется законная собственность, — испытываю нервы на прочность, когда мы начинаем подниматься наверх.

— Право завоевателя, слыхала? — издевательская ухмылка провоцирует спорить. — Что забрал, то твое.

Выше и выше, ступень за ступенью приближаюсь к долгожданной аудиенции. Всего несколько мгновений отделяют меня от встречи с таинственным голландцем по фамилии Дитц. Великим и ужасным, опасным весельчаком и коварным прожигателем жизни.

Говорят, чтобы сбросить напряжение и не волноваться, оказавшись перед сотней людей, надо представить окружающих голыми. Типа расслабляет. Хм, сомнительная затея. Не уверена, что желаю увидеть всех гостей в костюмах Адама и Евы. Психика и без того дает регулярные сбои — бессонница, слабость, тошнота по утрам. Лучше по старинке напеть оптимистичную мелодию.

«Як умру, то поховайте мене на могилі, серед степу широкого на Вкраїні милій, щоб лани широкополі, і Дніпро, і кручі було видно, було чути, як реве ревучий*», — затянул во всю мощь националист внутри.

*Как умру, похороните на Украйне милой, посреди широкой степи выройте могилу, чтоб лежать мне на кургане, над рекой могучей, чтобы слышать, как бушует старый Днепр под кручей («Заве́т»/«Завещание» (укр. Заповіт) стихотворение Т.Г.Шевченко, у которого существует более 60 музыкальных интерпретаций)

Не, ваще не слабит, ни капли прямо.

— Moscow calling, (Москва вызывает) — пробормотала память.

Чего?

— Moscow calling: Operator don't tease me. (Москва вызывает: оператор, не дразните меня)