Плохие девочки не плачут

Ждать пришлось недолго. Шеф-монтажник подхватил меня вместе с простынёй на руки и понес в ванную комнату.

Я ощутила себя домашней зверушкой. Захотел — искупал. Захотел — тр*хнул.

Он поставил меня в самый центр белоснежной квадратной ванны, потянул за простыню, но я взбунтовалась. Крепко вцепилась в ткань пальцами, будто желала удержать павшую крепость под контролем. Хм, наши отношения становятся банально-предсказуемыми. Фон Вейганд все равно вырывает простыню из моих рук, а после включает душ и начинает купать.

Назовите меня ханжой, но это как-то чересчур. Я сделала слабую попытку перехватить инициативу, намекая на то, что и сама могу помыться. Однако он не привык уступать.

— Dein erstes Mal? (Твой первый раз?) — спросил фон Вейганд, вероятно, намереваясь отвлечь меня разговором от попыток захвата власти над душем.

Было стыдно не понять. Я тупо уперлась взором о дно ванны. Вода окрасилась в цвет девственности. Остатки моей поруганной невинности стремительно исчезали в сливном отверстии. Добро пожаловать в мир взрослых.

— Dein erstes Mal? (Твой первый раз?) — настойчиво повторил он, намыливая меня с ног до головы. — No boyfriend? (Нет парня?)

— Viele (Много), — уверенно сообщила я.

Его брови удивленно поползли вверх, а губы сложились в знакомой усмешке.

— Warum jetzt? (Почему только сейчас?) — он помедлил, вероятно, прикидывал, дошла ли до моего сознания очередная фраза длиною более чем в два слова.

Наверное, лицо у меня было совсем тупое, потому как он повторил уже на ломаном английском:

— Why now first? (Почему сейчас первый?)

Ответ я выдала скороговоркой, уверенная, что, даже обладай он скудными познаниями в русском, все равно бы не понял ни слова:

— Идиотский вопрос, если честно. Ну, не хотелось мне прыгать в кровать с первым попавшимся местным идиотом. Я, может, десятки заводских работяг отвергла и даже одного подающего надежды частного предпринимателя. Я, может, миллиардера рассчитывала встретить, чтобы влюбился в непорочную деву неземной красоты с первого взгляда и увез в Швейцарию наслаждаться кристально-чистым воздухом, кушать сыр с шоколадом и рожать пятерых детишек. А ты мне теперь весь кайф обломал и надежду на счастливое Альпийское будущее разрушил. Гордись. Тебе это, наверное, не в первый раз делать. Кстати, мог бы выучить русский. Или хотя бы английский. Международный, в общем-то, язык. О чем с тобой говорить? Ты же ничего не понимаешь и не пытаешься. Всё. Alles (всё).

Думаю, последнее слово он всё же понял, просто виду не подал. Пытался остальное перевести? На здоровье.

Покончив с омовением, шеф-монтажник накинул мне на плечи полотенце. Я мелко задрожала. Сама не знаю почему. Наверное, предчувствовала плохое.

— Hast du irgendwann geküsst? Nie geküsst? (Ты когда-нибудь целовалась? Никогда не целовалась?) — спросил он.

Я нервно повела плечами. Что-то про поцелуи. Но что конкретно?

— Sag (Говори), — шеф-монтажник коршуном навис надо мной. — Never kiss? (Никогда поцелуй?)

— Never (Никогда), — опять с полной уверенностью заявила я.

Он рассмеялся. Не верил.

— Willst mich küssen? (Хочешь меня поцеловать?)

Это я поняла. Всерьез собралась встать на цыпочки, чтоб дотянуться до его губ. Но всё та же наглая ухмылка и шальное сияние глаз натолкнули меня на мысль, которую он не замедлил подтвердить.

— Nein (Нет), — фон Вейганд указал на свои губы и отрицательно покачал головой, а потом выразительно посмотрел вниз, туда, где кое-что натянуло полотенце. — Ja (Да).

Ах, вот каких поцелуев он дожидается. Нет, я не такая.

— Ich kann nicht (Я не могу).

Он смотрел на меня так, что мгновенно стало ясно: «kann» (могу) или «kann nicht» (не могу), значения не имеет. Тогда я решила использовать технику моей подруги Анны, которая была уверена, что всё должно происходить обоюдно.

— You — first. After — I (Ты — первый. Потом — я), — я постаралась произнести слова максимально медленно, чтоб лучше донести мысль. Как донести мысль по-немецки, я понятия не имела, но сделала слабые потуги. — Du nachdem ich. Gut? (Ты, потом я. Хорошо?)

Он поднял меня и перебросил через плечо. У меня закружилась голова. Я забарабанила кулаками по его спине, но он не придал моим действиям особого значения. Просто отнёс обратно на кровать. Мне уже не хотелось никаких «техник», никакой инициативы.

— Gut (Хорошо), — он сорвал с меня полотенце и продолжил, смакуя каждое слово: — And after you do all I want and like I want (А потом ты делаешь все, что я хочу, и так, как я хочу).

Кажется, иначе мы играть не планировали.

Он едва коснулся моих губ своими усмехающимися губами, провел языком по небольшой ранке, оставленной недавно его зубами. Потерся бородой о мою шею, пока руки уверенно прошлись по груди, проследовали ниже и резко раздвинули мои ноги.