— «А этот нищий старикашка — опасный тип. И наглый. Наглый, странный и опасный. Помяни мое слово, Амалия, пожалеем еще, что сразу не выгнали, ой как пожалеем!
— Карл! Ты успокоишься или нет?
— А ты мне рот не затыкай! Дело касается безопасности всего города!
— Ах, Карл, какой же ты дурак…
Пропажу обнаружили не сразу — Грета была занята Николаем, а у Амалии с Карлом были дела и поважнее. Но стоило Грете увидеть, как котенок опустошает Варфоломееву миску, она поняла: что-то стряслось. Скорее кони обернутся принцами, чем старый кот отдаст свою еду… а значит, он исчез. Он был толстым, ленивым и скучным, но она же любила его, любила!
Вечером Грета с заплаканными глазами сообщила:
— Матушка, Варфоломей пропал!
— Сдох, никак? — легкомысленно фыркнул отец, за что тут же получил по затылку, а рука у Амалии была тяжелая.
— А ну, иди, дров принеси! Видишь же, топить нечем!
Пристыженный Карл вышел, в смущении оглаживая седые усы. Мать отложила шитье, посадила Грету на лавку, обняла и начала:
— Понимаешь, Синеглазка, иногда коты чувствуют, что настало время, и они уходят на небо. Там их ждет милосердный всеблагой Бог, окруженный ангелами… ты же понимаешь, что на небе лучше, чем здесь. Конечно, коты любят своих хозяев, но если им пора к Богу — нужно их отпустить. Нам будет грустно без Варфоломея, но нельзя же думать только о себе! Лучше подумай о том, как ему сейчас хорошо…
Следующий день, короткий и нежаркий, Грета провела на крыше, увещевая Николая быть послушным котом и идти туда, где ему будет лучше. Время от времени она подбрасывала его в воздух, яростно сдувая со лба непокорную челку, однако на небо котенок так и не попал.
На главной улице города, у каменной стены старой церкви, прямо под грубо выделанными витражами со сценами из жизни святых, сидел старик с костистым лицом и, прикрыв глаза, играл на флейте. Рядом валялась некогда алая выцветшая шляпа со скудным подаянием, а около шляпы на грязно-пестром камзоле лежал исхудавший Варфоломей.
Ему сейчас было вовсе не так хорошо, как уверяла Амалия, да и Бога он не видел — ни милосердного, ни всеблагого. Он просто слушал музыку в надежде на то, что нищий его покормит.
Время от времени Варфоломей требовал перерыва — поворачивал морду к флейтисту и вопросительно мяукал. Тогда нищий откладывал инструмент, щурился и что-то отвечал, с жаром кивая. Зрелище спорящего с котом сумасшедшего веселило горожан куда больше, чем музыка, и тогда монетки падали в шляпу немного чаще.
— …Поверь мне, лучше оставаться там, где тепло, есть крыша над головой и тебя хоть немного, но любят.
Варфоломей презрительно отвернулся.
— Понятно… Гордый. Редкое сочетание — гордый и толстый. А ты был когда-то толстым, по тебе видно.
Кот обиженно перешел на другую сторону улицы и улегся там, но через несколько тактов тягучей, задумчивой мелодии вернулся.
— А я когда-то был гордым… — флейтист задумался. — Верил в высшую справедливость. Как они с тобой — так и ты с ними… только путце. Ведь так и крутится мир, рассуждал я. Если тебя любят — люби всем сердцем, а если вытирают об тебя ноги — пусть небо содрогнется от твоего гнева…
Кот протяжно, мечтательно мурлыкнул.
— Нет, — покачал головой старик, — нельзя. Я же об этом и толкую. Это гибельный путь. Видишь ли, однажды я ответил на обиду. После этого прежний я умер.
Зажмурившись, он с силой провел ладонью по седой небритой щеке. Поднял невидящий взгляд к витражам, поморгал.
— Только очень мудрый человек смог бы остаться равнодушным, когда… когда бургомистр, уставясь свинячьими глазками, говорил мне в лицо, что денег нет и заплатить он не сможет… Так ведь я и сейчас не настолько мудрый, что уж говорить обо мне тогдашнем!
Кот мявкнул полувопросительно.
— И от моего гнева содрогнулось небо, — подтвердил нищий и заиграл.
Варфоломей обошел музыканта кругом и сел у его ног, задумчиво следя на подрагивающим кончиком рыжего хвоста. Затем уставился ясным взором на флейтиста и требовательно мяукнул.
— Я же тебе рассказывал, чем зарабатывал на жизнь? — старик отложил флейту. — После того случая я бросил, потому что поклялся никогда больше не употреблять свое искусство во зло. Видишь ли, в конечном счете оно всегда оборачивается злом.
Со скучающим видом кот отвернулся. Затем, словно нехотя, поднял голову и мимолетно зыркнул бездонно-голубыми глазами. Музыкант поднес к губам флейту, но тут же опустил, дернув уголком рта в горькой усмешке.
— Забавно… Несколько дней назад какой-то выпивоха рассказал мне про город, где живут одни старики. Одинокие, бесприютные. Там у него кузен, мол, тоже такой же, — старик посопел. — Когда же я услышал, как называется город… Все, что я годами пытался забыть — их глаза, шаги, радостные крики… — все это вновь навалилось на меня. И я понял, почему в том городе никого нет, кроме одиноких стариков.
Кот насмешливо фыркнул. Музыкант с недоумением повернул к нему голову:
— Не веришь? Вот оно, мое одиночество, прямо перед тобой — неужели ты думаешь, что у них все по-другому? Когда им не о ком заботиться, некого любить? Незачем жить?
Варфоломей прижал уши и зашипел.