Плохие люди

Из пелены мыслей его вытащил, буквально выдернул, пинок по ребрам и злой рык Дудочника:

- Хули разлегся, падаль⁈

Бертран молча покачал ногой. Ступня болталась, как деревянная игрушка в вертепе с оборванными нитями. Перелома вроде не было, но вывих получился хорошим, просто так не вправить.

— Нашел время! — снова рыкнул Дудочник. Стрелок плюхнулся рядом с Бертраном, ловко оплел поврежденную ногу своими — пребольно уперевшись в междуножие. Откинулся на спину, ухватил ступню и безжалостно дернул с подкрутом.

Надо же, оказывается, можно и просто так, если знаешь как. Бертран узнал. Лютая боль пронзила от макушки до пяток — словно раскаленная игла, толщиной в руку! Он истошно завопил, не в силах сдерживаться. Вопль перешел в столь же громкий визг и всхлипы — слезы сами собой навернулись.

Погоня ответила на его «призыв» радостными криками.

— Сука ты! — беззлобно ругнулся Бертран, когда боль немного отступила, а по спине побежала испарина.

— Пошли, — устало выдохнул Дудочник и помог командиру подняться.

Ступня больше не норовила подвернуться, но каждый шаг давался с усилием, сустав опухал на глазах, распирая сапог — к вечеру придется резать, иначе никак не снять. А голоса становились все громче, значит и ближе.

Товарищи по несчастью оказались у крутого обрыва, по дну которого бежал ручей — добротный такой ручей, еще немного и рекой станет.

— Нам вниз? — робко спросил Бертран, совершенно не чувствуя себя храбрым и бравым начальником. Сейчас он с готовностью согласился бы на удел обычного крестьянина, можно даже не арендатора. Можно даже городского нищеброда. Только бы живого и чтобы не переговаривались умелые преследователи.

— А ты сомневался?

— Бля, — обреченно выдохнул Суи и обрушился в ручей, вместе с краем обрыва.

Следом бухнулся Дудочник.

Ледяная вода мигом охладила разгоряченные тела, слегка усмирила боль в ноге. Бертран подумал, что тут и кровохарканье себе намотать можно, холод, он, падла такая, коварен. Но это будет потом, а может и не будет. Беспокоиться лучше о нынешнем.

Соратники медленно шли по ручью вверх, борясь с течением.

— Оступишься, унесет! — намекнул Дудочник.

— Да что ты такое говоришь! — нервно хихикнул Бертран. — А я и не догадывался!

Наконец, когда уже сил не оставалось даже чтобы дышать — сопели сквозь зубы, впитывали воздух кожей, Дудочник, который вертел головой, что твой журавль в поисках жирных лягушек, увидел, что искал. И молча потащил Бертрана за собой, на пологий берег, где за узкой полоской гальки начинались кусты шиповника.

Забравшись в колючую глубь, так и норовящую выдрать кусок мяса из смертельно уставшего тела, соратники упали замертво. И только хриплое дыхание сотрясало заросли, распугивая ласок, хорьков и прочих муравьев-падалегрызов, только и ждущих удобного мига, дабы вонзить в добычу когти, клыки и жвалы. Ногу тянуло и рвало, как раскаленными клещами палача. На дознании Бертран, конечно же, не бывал, однако был уверен, что чувство именно такое.

На колючих ветвях над головами висели крупные ягоды.

— Еще немного, и можно будет собирать, — с хрипом проговорил Дудочник.

— У нас из него варенье делали… В Суре.

У Бертрана уж слезы навернулись на глаза. Эх, Сура… было же время! Кажется, годы прошли.

А может все это мне за грехи тяжкие? — подумалось неожиданно трезво и здраво. Как ни крути, Бертран стал большим грешником. Не совсем конечно злодеем, типа Мармота, но… совсем, наверное, если подумать. Грабил, убивал, прельщал малых сих неправедным богатством. Обманывал… ну, это не считается, кто говорит, что не пускал с языка ложь, яко змий сцеживает яд, тот суть пиздобол. Все врут. И сквернословие в ту же копилку.

Суи захотелось плакать еще сильнее — теперь еще и от жалости к себе, смешанной с отвращением. От запоздалого раскаяния пополам с отчаянной надеждой — вдруг Боженька примет искреннее покаяние злодея? Бертран ведь больше никогда-приникогда так больше делать не будет! Уйдет к монахам, грехи замаливать, творить добрые дела, переводить старушек через хлипкие мосты, обмывать гноящиеся раны сирым да убогим и все такое.

В тот миг, когда Суи решил уж было перекатиться на пузо и начать неистово молиться, Дудочник пробормотал:

— А у нас наливку из шиповника ставят. Прямо таки восторг жидкий…

Молиться отчего-то расхотелось. Точнее Бертран подумал, что если молиться про себя, то Пантократор не расслышит. А если вслух, то услышат загонщики.

Тихо журчал ручей, шелестели листья, гудели толстенькие шмели…

Захлюпала вода. Кто-то шел по ручью. Слишком быстро. И совершенно неотвратимо.

Бертран со стоном попытался встать. Дудочник грязной рукой заткнул ему рот:

- Тихо! Ты — дохлая мышка. Понял?

Суи кивнул. Замер.